Я лежал на листе, соображал все это да припоминал, а мой комар все сидел да набирался сил. Изредка он взмахивал крыльями, как бы пробовал их крепость. А иногда прохаживался взад и вперед по стеблю тростника и этим укреплял свои шатающиеся длинные ноги. Наконец, он взмахнул крыльями посильнее, оттолкнулся ногами от стебля и полетел. Первая серьезная проба! Первый полет в его жизни! Родился, посидел и полетел!
Все время жил он в воде. Провел полжизни в воде в виде личинки и куколки. Плавал, кормился мелкими растениями. А потом у него выросли крылья, он обсох, взмахнул ими и улетел навсегда в воздух (рис. 8).
В воду уж он никогда больше не вернется. Но он помнит, что жил в воде и вышел из воды. Поэтому он не любит яркого солнца и сухой погоды, а летает только по вечерам, когда сыро да прохладно, и живет больше в тенистых и влажных лесах.
Но мой комар был еще слаб. И его первый полет был очень короток. Едва он долетел до следующего ближайшего стебелька, как сел на него отдыхать. Но сел он уже далеко от меня, наблюдать за ним мне было неудобно и потому я скоро потерял его из вида.
V Ни крокодил, ни бегемот: живет в воде, а летает по воздуху
Совсем я не жалел, что новорожденный комар улетел. У меня перед глазами в воде были гораздо более крупные и интересные звери.
Уже несколько раз я замечал, что под соседним листом кувшинки мелькают какие-то две огромных рыбы. Одна была настоящая рыба, с головой, хвостом и плавниками, как следует. Другая же рыба была с ногами. Эта ногастая рыбина имела тонкую шею и толстую, усатую и рогатую голову. Особенно страшны были два острых рога, которые торчали вперед, как у сердитой коровы.
Этот зверь с шестью длинными ногами был раза в три больше меня. Я сравнил бы его с крокодилом, только у крокодила всего четыре лапы и длинная зубастая голова. А у этого зверя на его толстой голове даже пасти совсем не было: голова настоящая, а рта нет!
Сначала я заметил его одного отдельно. А потом они как-то сцепились вместе с огромной рыбой и долго барахтались вместе. Я думал, что они играют либо борются. Рыба была немного подлиннее невиданного мною зверя. Они все время вертелись, и потому я долго не мог рассмотреть, каким образом они сцепились друг с другом.
Наконец, рыба стала заметно ослабевать и понемногу совсем затихла. Её плавники и хвост оставались совсем без движения, и она казалась мертвой. Уж не погибла ли она в борьбе со своим страшным врагом?
И вот теперь только я рассмотрел, что мой хищный зверь держит эту большую рыбу «в зубах». Правда, зубов у него не было, потому что не было вовсе рта. Но этот безротый зверь был страшнее самого зубастого. Я увидал, что его длинные, острые роги могут сжиматься и разжиматься, как ножницы. Теперь он вонзил их в бок бедной рыбы, большой, но бессильной, крепко сжал и держит ее, как в клещах. (Рис. 9).
Ногами он крепко уцепился за стебелек листа, а рыбу держал своими клещами, не выпуская ее ни на один миг. Уж не сосал ли он ее? Я очень внимательно следил за ним, но никак не мог подметить никаких особых движений. Жевать он не мог, потому что жевать было нечем. Значит, он мог питаться только как сосунок.
Сколько прошло времени за этим наблюдением, я не знаю. Может быть, час, а может быть, более. От воды веяло приятной прохладой, а сверху ласково пригревало солнышко. Лежать было мягко и удобно, и потому времени я не замечал. Наконец, мой зверь выпустил свою жертву. Клещи его раздвинулись. Острые, как иглы, концы их он вытащил из рыбы и оттолкнул ее.
Рыба, конечно, была мертва. Свободная от клещей хищника, она медленно всплыла наверх как раз у самого листа, на котором я лежал. Я подхватил ее рукой и без труда вытащил целиком на свой лист.
Увы, это была уже не рыба, а только кожа да кости ее. Когда я поднимал ее за середину, она гнулась и висла, словно толстый пустой мешок. Очевидно, все нутро, все соки ее были высосаны начисто. Никакая пиявка не сделает этого так искусно и так основательно.
Пока я рассматривал жалкие остатки бедной рыбы, я чуть не прозевал своего хищника, который сначала сидел неподвижно в той же самой позе на том же самом месте. Наконец, он стал выражать беспокойство, ходил в воде по стеблю вверх и вниз и как будто что-то разыскивал. Затем недалеко от самой поверхности он крепко уцепился всеми шестью лапами за край листа и замер в неподвижности.