– Не слушай их, – уговаривал Клеона угощавший его маркитант. – Не забудь, что центурион поручил тебя мне. Клянусь моим богом-покровителем,[40] это не кошка, а молочный козленок, которого я купил вчера у здешних пастухов.
Наконец Клеон и Лев насытились. Заметив, что мальчик перестал есть и сидит отдуваясь, хозяин палатки спросил:
– Не смешать ли для тебя фалернское с водой?
Клеон отрицательно покачал головой.
– Как? Отказываешься?! От лучшего италийского вина?!
– Он пьет только неразбавленное, – сказал один из конкурентов маркитанта. – Идем, я налью тебе цельное.
Пить неразбавленное вино считалось в те времена большой неумеренностью. Торговцы возмутились и с криками «Бессовестный!.. Ты хочешь развратить мальчишку!» – оттеснили назад своего незадачливого соперника. И снова возобновили наступление на Клеона:
– Идем ко мне, мальчик, я разбавлю маммертинское медом и горячей водой, его привезли морем из Сицилии…
– От морских перевозок вина портятся. Не ходи к нему!
– Попробуй лучше местное, трифолинум, – совал кто-то кружку Клеону.
Отмахиваясь от них, как от назойливых мух, отяжелевший от еды Клеон поднялся с земли.
– В моем желудке не осталось места даже для одного глотка, – сказал он, отходя в тень палатки.
В ожидании центуриона он растянулся на траве и от нечего делать стал рассматривать стоянку маркитантов. Лев улегся рядом и, положив голову на лапы, задремал.
Теперь Клеон разглядел, что здесь торговали не только съестным: были палатки, перед которыми лежали принадлежности для письма, обувь, оружие, лекарственные мази и даже благовония. Под стеной сада стояли повозки. Какие-то люди укрылись под ними от солнца. Неподалеку паслись стреноженные лошади и мулы. Вот раздвинулись полы последней в ряду палатки, и из нее вышел центурион в сопровождении смуглого вертлявого человека.
– Эй, Кимбр!.. Орозий!.. – позвал этот человек. Из-под повозки вылезли два раба – белокурый гигант и тонкий мускулистый юноша, оба полуобнаженные. Очевидно, экономный хозяин считал излишней роскошью одевать их в теплую весеннюю пору.
– Это и есть Аполлодор? – спросил Клеон хозяина палатки.
– Аполлодор, да поглотит его тартар![41] – ответил тот, пересчитывая кучку пустых виноградных листьев, чтобы не ошибиться при расчете с центурионом.
– А он кто? Надсмотрщик над рабами этого… Клодия?
– Да, – кивнул маркитант, двусмысленно улыбаясь, надсмотрщик.
Клеон поднялся, чтобы лучше рассмотреть Аполлбдора. Он не слышал, что тот говорил склонившим головы рабам, но что-то в его лице и ужимках, с которыми он передал им увесистый сверток, заставило мальчика насторожиться. Центурион пошел вперед. Рабы скрылись за палаткой Аполлодора. «Надсмотрщик» побежал вдогонку за центурионом.
– Лев! – вполголоса позвал Клеон.
Сытый Лев приподнял голову и вяло шевельнул хвостом.
– Лев, ко мне! – настойчиво повторил Клеон.
Лев тяжело поднялся и лениво подошел к мальчику.
– Ну, хорошо поели? – спросил центурион, останавливаясь возле них.
– Благодаря твоей щедрости. Теперь мы можем несколько дней поститься.
– Поститься вам не придется. – Центурион кивнул на своего спутника: – С этого дня Аполлодор будет заботиться о том, чтобы вы были сыты.
– Да-да, – подхватил Аполлодор. – Не в моих интересах, чтобы пастух похудел и потерял силы. На вид он мне нравится. Собака тоже. Я согласен заключить сделку.
– Погоди, – прервал его центурион, – дай мне сперва расплатиться с торговцем.
Он отошел к хозяину палатки, с неприязнью думая о преторе: «Скверное поручение дал мне Клодий… Мальчишка с таким восхищением смотрел на мои бляхи». Если бы не приказ претора, центурион просто отпустил бы этого пастуха, все повадки которого напоминали ему собственное детство. А если бы оказалось правдой, что у мальчика нет в Италии родных, можно было бы оставить его у себя, чтобы он услаждал одинокую старость воина. Аполлодор, побаивавшийся собаки, заговорил с Клеоном издали:
– Как тебя зовут, мальчик? И сколько тебе лет?
– Четырнадцать. Я Клеон, сын Клиния…
– Сын Клиния?… Скажи на милость!.. И где же находится твой достопочтенный отец?
– В Сицилии. Он земледелец, – отрывисто ответил Клеон. Чувствуя, что Аполлодор чего-то выжидает и старается болтовней усыпить его бдительность, Клеон решил не спускать глаз с этого «надсмотрщика».
– А ты, должно быть, силач, – заметил Аполлодор и протянул руку: – Дай-ка попробовать твои мускулы.
Лев зарычал и ощетинился.
– Ну, ну! – попятился Аполлодор. – Не надо. Я не буду трогать твоего хозяина, – успокоительно сказал он Льву. – Ну-ка, мальчик, согни руку, я посмотрю издали… О-о, какие бицепсы!.. – И вдруг, меняя тон, крикнул кому-то за спиной Клеона: – Давайте!
Мальчик не успел обернуться, как на него накинулись сзади. В ту же минуту морда Льва была сжата могучими руками белокурого гиганта. Клеон рванулся, но молодой раб, обученный приемам борьбы, обвил рукой шею мальчика, нажав на горло, и одновременно ударил его ногой под колено. Клеон упал. Молниеносным движением молодой раб защелкнул на его руках тонкую цепь. Вторая цепь сковала ноги Клеона. Покончив с мальчиком, он бросился на помощь гиганту, все еще сжимавшему челюсти Льва, который царапал его кожу когтями.
Аполлодор бегал вокруг и размахивал руками, возгласами подбадривая своих рабов. Хмурый центурион стоял неподвижно, только правая рука его чуть заметно шевелилась, щелкая тростью по ноге.
– Так вот цена твоей щедрости! – плача от ярости, крикнул ему Клеон. – Ты продал нас!.. Ты нас накормил, чтобы легче овладеть ослабевшими от еды!
Центурион еще суровее сдвинул брови:
– Не клевещи. Я хотел доставить тебе последнее, быть может, в твоей жизни удовольствие. Ни один асс из денег, вырученных за тебя, не принадлежит мне. Ты слышал: претор приказал поделить их между часовыми четвертой стражи.
Клеон закусил губы и закрыл глаза. Он не хотел видеть, как опутывают лапы Льва ремнями и снова стягивают его челюсти намордником. Он не хотел глядеть на любопытных торговцев, которые сбежались со всех сторон, оставив на съедение мухам выставленные кушанья. А главное, ему тяжело было смотреть на центуриона, которого он считал таким великодушным. Но он не мог заткнуть уши и не слышать те старые-старые слова, которыми с незапамятных времен обменивались при купле-продаже живого товара:
– Этот пастух и эта собака проданы мне за шестьдесят сестерциев,[42] – сказал Аполлодор – Ты согласен?
– Да, – ответил центурион.
– Клянешься ли ты, что они действительно здоровы, как это кажется по их виду?
– Да.
– И что они не происходят от больных родителей?
– Я уже сказал! – нетерпеливо ответил центурион.
Но Аполлодор не хотел отступить от обычной формы:
– И ты клянешься, что я действительно могу ими владеть, что на них никто не предъявит претензий и что все это так и есть, как было сказано?
– Да! – рявкнул центурион. – Давай деньги, и я уйду, меня ждет работа.
– Верю, верю, – поспешно сказал работорговец. – Пойдем в палатку, я тебе там уплачу… – Уходя, он обратился к молодому рабу: – Оттащи, Орозий, этого пастуха под повозку… А ты, Кимбр, – приказал он гиганту, – отволоки туда же собаку.
Орозий подхватил Клеона под мышки и потащил его к повозкам. Белокурый гигант взвалил связанного Льва на плечи и понес его, словно добрый пастырь отбившуюся от стада овцу.
– Дешево достался Аполлодору товар, – говорили между собой торговцы, расходясь к своим палаткам.
– Да, на рынке он за них втрое, если не вчетверо, выручит.
Слыша их слова, Клеон подумал: «Вот почему центурион говорил, что сегодня для меня „черный день“. А для Аполлодора он, значит, „счастливый“.