– Эй, Германик! – Александр остановился в дверях. – Дай мне твою лошадь, вилика посылает меня к отцу, а…
Не прекращая работу, кузнец прервал Александра:
– Знаю я эти проделки. Прокатиться верхом захотелось?
– Ничего подобного! Мать посылает меня к отцу на конские пастбища.
– Если бы вилика тебя посылала, она и коня тебе нашла бы, – спокойно ответил Германик. – Сознайся лучше, что соврал. А лошадку я тебе не дам – она уже не молоденькая, чтобы на ней по таким скверным дорогам носиться.
Александр вздохнул.
– Слушай же… Клянусь моим гением-покровителем, что говорю правду! Хозяин приказал сегодня вечером бичевать Клеона, а он ни в чем не виноват…
– Какого Клеона?
– Сицилийца. Он немного старше меня. Ты его видел: Он приехал на виллу с молодым господином. У него еще такая замечательная собака была… огромная, как теленок…
– Какую-то собаку припоминаю, – отозвался кузнец, – а мальчика что-то не заметил.
– Он мой друг, и я спешу к отцу, чтобы он скорее ехал домой и упросил господина отменить бичевание.
– Твой отец – вилик. Значит, прежде всего он обязан блюсти интересы хозяина. А ты воображаешь, что он бросит все дела и поскачет спасать какого-то мальчишку!
– Но господин несправедливо приказал его бичевать! Он даже не выслушал его.
– А хотя бы и так. Твой сицилиец – раб, как и мы с тобой. Если господин пожелает спустить с нас шкуру, он это сделает. А разбирать, справедливо это или несправедливо, не наше дело. Так-то, дружок…
– Кузнец прав, – раздался за спиной Александра мелодичный голос.
Мальчик обернулся, ожидая увидеть женщину. В двух шагах от него стоял всадник в грубом солдатском плаще, из-под которого выглядывала позолоченная кольчуга. Голову всадника покрывал солдатский шлем. Александр подумал, что это переодетый контуберналий,[102] которого римский военачальник послал к перевалу с поручением.
– Скажи мне, кто твой господин, – продолжал всадник, – и, если он мне знаком, я попрошу его за этого раба… или попробую купить твоего друга.
Сын вилика молча рассматривал незнакомца, удивляясь его певучему голосу, завиткам золотистых волос, выбивавшихся кое-где из-под шлема, и до смешного маленьким ногам, обутым в солдатские калиги, из-под ремней которых выглядывали розовые пальцы. Всадник походил на переодетую девушку и, несмотря на солдатскую одежду и пыль, покрывавшую его с головы до ног, казался нарядным.
– Я тебя спрашиваю, мальчик, – повторил он: – кто твой господин?
– Сенатор Гней Станиен.
– О-о! – разочарованно протянул всадник. – Толстяк Станиен… Не очень-то он меня жалует. Все же, как только освобожусь от дел, приеду с ним поторговаться.
Александр широко раскрыл глаза, услышав, что какой-то приезжий так бесцеремонно обзывает его хозяина толстяком.
– Но, в таком случае, я, кажется, знаю твоего друга! – живо сказал юноша. – Германик, выйди-ка, посмотри, что это за люди спускаются с перевала. Уж не Хризостом ли?…
Германик вышел на порог и из-под руки стал вглядываться в приближающийся караван.
– О господин! – Александр умоляюще сложил руки. – Дай мне твою лошадь! Она тебе сейчас не нужна, а я мигом промчусь к отцу и прискачу обратно.
– Да, это домоправитель, – подтвердил кузнец.
– А ты говорил, что он приедет только к вечеру! – с досадой крикнул юноша. – Как же теперь быть?
Германик виновато развел руками. К юноше подъехал его спутник.
– Тшш… Спокойнее, господин… – многозначительно взглянув на юношу, сказал он. – Поспешим домой – мы ведь покончили здесь со всеми делами.
Александр коснулся маленькой ноги всадника:
– Господин…
– Ну что ты пристал, мальчуган! – рассердился юноша. – Мне надо ехать. Садись сзади, я подвезу тебя.
Караван Хризостома приближался. Кастик вылез из петориты и стал запрягать лошадей. Александр опасался попасться на глаза Хризостому. Но неужели предоставить Клеона его участи?…
– Не задерживай нас, я спешу! – Юноша лукаво подмигнул Александру. – Я обязательно приеду и выкуплю твоего друга у толстяка Станиена.
Часть четвертая
Глава 1. Возвращение вилика
Александр и Береника стояли рядом, опершись о перила террасы, выходящей на дорогу.
– Как я рад, что Лев жив! – сказал Александр. – Не понимаю только, откуда у тебя взялись силы, чтобы дотащить его до пастбища! Сознайся: тебе кто-нибудь помогал?
Береника покраснела. Она не любила лгать, но ей не хотелось говорить, что ей помог Гефест.
– Ну, помогал… Ну конечно, помогал… Один мой друг… – Видя, что брат хитро прищурился, она зарделась еще больше, и чтобы избежать расспросов, быстро заговорила: – Льва спрятали пока на пастбище. Ночью мы вместе пойдем за Львом и спрячем его еще лучше… Странно, что юноша, которого ты встретил на дороге, так долго не едет… Он очень молод?
– Видно, что еще ни разу не касался бритвой щек.
– Ну, значит, его не пустила мать… И почему ты не поговорил с Хризостомом? – посетовала девушка.
– Сама бы пошла и поговорила! – огрызнулся Александр. – Посмотрела бы ты, как он спешил к господину! Он и слушать меня не стал бы. Вот выйдет от хозяина, тогда скажу.
Он хмурился и кусал губы, волнуясь, что ничего еще не сделано для Клеона, а день близится к концу и с ним приближается час экзекуции. Понимая огорчение брата, Береника умолкла.
Не зная, откуда мог появиться юноша, с которым Александр повстречался у кузницы, брат и сестра смотрели то в одну сторону, то в другую. По всем тропинкам, закончив дневной труд, возвращались на виллу усталые рабы. Только дорога к кузнице Германика была пустынна, как серая река среди зеленых берегов.
– Кто-то едет! – вдруг сказал Александр, указывая на розовато-серое облако, появившееся на этой дороге. – Только это не он: он проехал домой мимо нашей виллы туда… – Александр кивнул в сторону деревни.
Несколько минут брат и сестра наблюдали, как облако пыли растет…
– Это, кажется, отец. Иди встречай его.
Александр побежал открывать ворота.
Сойдя с лошади, Сильвин, вопреки обыкновению, не приласкал сына.
– Все благополучно? – отрывисто спросил он, передавая поводья Александру.
– Ох, нет! – Тут же, у ворот, Александр пересказал отцу все происшествия сегодняшнего дня.
Слушая сына, Сильвин неодобрительно покачал головой. «В такое время, – думал он, – надо быть осторожнее. Хозяин уж слишком жесток с людьми, а подчас и несправедлив».
– Люди уже вернулись с полей? – спросил он. – Ужинают?
– Да.
– Сведи лошадь в конюшню. Я доложу господину о делах, потом расскажешь мне все еще раз, более подробно.
– Отец, попроси его простить Клеона. Клянусь богами, ни в чем сицилиец не виноват!
– Не мое дело вмешиваться в распоряжения господина. Но, если придется к слову, попрошу, – пообещал Сильвин.
Александр разочарованно посмотрел вслед отцу. «Германик прав: он не попросит. Он это сказал просто так, чтобы утешить меня, – думал мальчик, ведя лошадь. – Да, видно, случилось что-то недоброе: даже не забежал домой умыться, а как был, весь в пыли, пошел к хозяину».
Солнце уже садилось, и Александр, передав конюху лошадь, пошел посмотреть, как идут приготовления к экзекуции. Втайне он надеялся, что боги не допустят несправедливости и предотвратят наказание невиновного: они могли бы, например, вывернуть столб, к которому привязывают раба при бичевании, или Зевс мог бы послать в Мардония свою смертоносную стрелу… Тогда хозяин понял бы, на чьей стороне правда, и отменил бы экзекуцию, боясь разгневать богов еще больше.
Но перед эргастулумом все было, как обычно, если не считать мягкого ложа, поставленного для Станиена неподалеку от столба. Мардоний, хоть и прихрамывая после схватки со Львом, расхаживал с таким довольным видом, словно его отпустили на волю. Очевидно, боги не хотели заниматься делами рабов, и Александр обратился с мольбой к ларам:
102
Контуберналий – молодой человек, обучавшийся под руководством полководца военному делу и живший с ним в одной палатке.