С утра уже все кипело. Лиса Люся бегала от одного Петрушки к другому и каждому говорила "дорогой", и каждому сплетничала и обвиняла другого. Свинья Хризалида противно хрюкала, а Брехун облаивал каждое слово нашего Петрушки.
Кукла Школьница ничего не могла поделать - она все-таки была только девочкой. Она затыкала уши и повторяла:
- Мальчики, не шумите! Мальчики, не надо ссориться!
Но ее никто не слушал.
Спектакли не ладились, так как мысли актеров были заняты совсем не тем, что происходило на сцене. Даже наш маленький жизнерадостный герой кричал зрителям свое "Здр-расьте!" уже не так весело, как раньше.
Замечали ли Олег и Муся, что происходило у них в театре, а если замечали, то на чьей были стороне?
Олег только посмеивался - ему это все казалось очень забавным - и даже подзадоривал иногда "этих маленьких дурачков", как он называл их.
Муся относилась ко всему гораздо серьезнее. Ее возмущало, что в театре нарушен железный порядок, который она установила, и маленькие актеры вышли из повиновения. В этом отношении она была настоящим режиссером.
Но действительного положения дел они оба не знали, так как хотя и понимали своих актеров, но не во всем и не всегда.
А к кому же из двух соперников лучше относилась Муся, которая, как вы уже, конечно, заметили, была настоящей главой этого маленького театра?
Право же, трудно сказать. Она охотно играла с нашим веселым Петрушкой, и ей нравился его молодой, непосредственный талант.
Но с Ученым Петрушкой она работала уже около двадцати лет, очень ценила его и не хотела обижать.
Муся назначала их в очередь: то один играл, то другой. Но чаще все-таки Сашин Петрушка, так как ученый актер становился частенько невыносимым не только за кулисами, но и на ширме.
Атмосфера, как говорится, сгущалась.
И вот однажды пес Брехун, которого подговорил Ученый Петрушка, решился на гадкое дело.
Стащив из реквизита пьесы "Петрушка-первоклассник" чернильницу-непроливашку, школьную тетрадь и ручку, он уселся однажды в самом темном углу перед ящиком и принялся строчить донос.
Донос предназначался "Гражданину Мосгосэстраде в собственные руки", и в нем должна была заключаться жалоба на "бесхозяйственность и бестолковость бездарных режиссеров вашего уважаемого театра, не умеющих ценить подлинных представителей театрально-кукольного искусства и поддерживающих всяких проходимцев" ("Проходимцами" Брехун обозвал, как вы сами догадались, нашего бедного Петрушку.)
Но так как писать Брехун умел не так хорошо, как лаять, то вся эта великолепно-гнусная фраза была изложена следующим образом:
"Гав! Гав! Гав!"
Вероятно, гражданин Мосгосэстрада не понял бы этого своеобразного доноса, а если бы и понял, то не дал бы ему ходу, так как славных режиссеров своего маленького кукольного театра высоко ценил и уважал.
Но доносу Брехуна не суждено было дойти до "собственных рук гражданина Мосгосэстрады".
Когда Брехун, удовлетворенно ворча, заклеивал языком конверт, Олег вытащил его из-под самого носа Брехуна и, прочитав, беззлобно обругал пса дураком и велел идти в угол, чтоб на досуге подумать о своей глупости. Что Брехун и исполнил, хотя с недовольным ворчанием.
Но поздно вечером, после спектакля, Олег и Муся посовещались и решили, что, как это ни грустно, Сашиного Петрушку надо отправить домой.
- Иначе атмосфера в театре никогда не улучшится, - со вздохом сказали Муся.
Глава двадцать третья
ПЕТРУШКА ПОМОГАЕТ ПО ХОЗЯЙСТВУ
Итак, он снова был дома. Саша ему так обрадовалась! Она не могла на него наглядеться и называла разными ласковыми именами.
Даже Крикун обрадовался, сконфуженно пробормотал вместо обычных речей: "Пойду обрадую ку-ур!" - и удалился, чтобы не мешать встрече друзей. Иногда и петухи бывают тактичными.
Только Клавдия Григорьевна недовольно поморщилась: "Опять этот Петрушка!" Но и она ничего не сказала.
А сам Петрушка? Ну конечно, он был рад.
Когда Клавдия Григорьевна ушла на работу, он вместе с Сашей обежал все углы своего немножко забытого дома, ткнулся носом в букет желтоватых листьев. ("Скоро осень, Петрушка!" - сказала Саша.)
Потом они прошли вместе мимо закрытой двери в Наталкину комнату. ("Не тянись туда, Петрушка! У Ирины кончился отпуск, и Наталку опять отвезли к бабушке".)
Потом вышли во двор.
Петрушка увидел знакомую, привядшую уже немного траву, и немного потускневшее солнце, и Крикуна, важно разгуливавшего в глубине двора, тоже уже не такого нарядного, как прежде.
Отчего это все как будто немного потускнело? Может быть, оттого, что уже близилась осень, такая ранняя в этом краю. А может быть, и оттого, что сам он стал немного старше, а главное, жил это время такой яркой, такой театральной жизнью.
Увы, все казалось ему теперь немного поблёкшим. Только там, в театре, была его настоящая жизнь...
Саша сразу это заметила и сначала очень огорчилась.
- Ты совсем забыл меня, Петрушка! - сказала она укоризненно.
- Не забыл! Не забыл! - заторопился Петрушка.
- Ты хороший, Петрушка! - обрадованно сказала Саша.
- Уж-жасно хо-роший! - подтвердил Петрушка.
И все-таки он скучал.
- Знаешь что, Петрушка? - сказала ему однажды Саша. - Давай будем опять с тобой представлять!
- А Наталка? - удивился Петрушка.
- Наталка уехала, да ведь другие ребята остались. Помнишь, они приходили смотреть на нас? Устроим теперь настоящий театр! Такой, как у Олега и Муси. Хорошо?
- Ура! - закричал Петрушка. - Замечательная мысль!
С некоторых пор он иногда произносил такие громкие слова. Сам этого не подозревая, он перенял их у Ученого Петрушки.
И вот они начали готовить свой собственный настоящий театр.
Саша торопилась поскорее закончить все домашние дела, чтобы пораньше приняться за театральные. И Петрушка решил помогать ей.
- Я у Розы научился! - уверял он Сашу.
Петрушке было стыдно признаться, что у Розы он ничем не занимался, а лежал в нафталине, в стенном шкафу. И Саша ему поверила.
- Что ж, хорошо, Петрушка, - сказала она. - Выбери, что ты хочешь делать: чистить картошку или заваривать чай.