Операция по спасению закончилась.
Пока лодка плыла к шхуне, Франсуа Бушу пытался привести Гектора в чувство. Расстегнув ему ворот, он массировал грудь и повторял без конца:
— Малыш мой! Мальчик мой дорогой! Посмотри на меня! Скажи хоть словечко! Уже все позади… Ты спасен… Мы плывем к папе… Упаси Господь нас от новых несчастий! Наш ангел не сделал ничего плохого, не забирай его…
Матросы обожали маленького горбуна и вместе с солеными брызгами молча глотали слезы. Корявый, лежа без сил на дне лодки, задыхаясь, шептал:
— Бедный малыш! Он будет жить, да?
Не без труда удалось поднять лодку на борт шхуны. Марион схватил сына на руки и, ни слова не говоря, унес к себе в каюту. Татуэ последовал за ним. Не теряя головы капитан тут же принялся за дело. Татуэ помогал ему. Они раздели ребенка и хорошенько растерли. Никаких признаков жизни. Тогда они снова принялись растирать, массировать грудь, отводить руки назад, потом вперед. Безрезультатно! Видя тщетность прилагаемых усилий, несчастный отец вспомнил еще один способ искусственного дыхания. Он достал носовой платок, раздвинул челюсти мальчика и стал ритмично выдыхать воздух через платок в рот. Татуэ одновременно надавливал на ребра.
Прошел час. Двое друзей отчаянно боролись за жизнь маленького человечка. Наконец румянец показался на щеках ребенка.
— Он жив, капитан! Жив! — закричал силач. — Мы спасли его! Иначе и быть не может!
Мужчины продолжали трудиться еще минут пятнадцать, пока грудь малыша не стала подниматься и опускаться самостоятельно.
Маленький горбун дышал. Татуэ, потеряв голову от счастья, прыгал, бил себя в грудь и нес всякую ерунду. Потом он, как мячик, выскочил на палубу, взобрался на мостик и принялся орать во все горло:
— Друзья! Наш маленький матрос жив! Мы еще проплывем с ним не одну морскую милю![123]
Моряки радостно зааплодировали и закричали:
— Ура! Да здравствует отважный Тотор!
Силач заметил Корявого, стоявшего у перил. Тот был еще очень бледен и еле держался на ногах. Татуэ подошел к нему, пожал руку и произнес:
— Дружище, ты спас нашего малыша… Благодарю тебя от всей души! Пойдем, посмотришь на него, думаю, что и он и отец будут рады тебя видеть.
Корявый силился улыбнуться, пробормотал какие-то слова и проследовал за силачом в каюту капитана.
Несмотря на чувство благодарности, которое испытывал теперь Татуэ по отношению к матросу, Корявый не стал ему более приятен. Но справедливость есть справедливость!
Мужчины появились в каюте и услышали шепот Гектора:
— Папа! Папочка! Прости меня, прости за то, что доставил тебе столько волнений!
— Не говори ничего, малыш! Все уже позади! Забудь об этом! — отвечал счастливый отец.
Тут мальчуган заметил вошедших.
— Тотор, любимый мой, я привел тебе человека, который тебя спас… — радостно произнес Татуэ.
Маленький горбун приподнялся, а Марион, обняв матроса за плечи, сказал:
— Благодарю вас от всего сердца, вы избавили меня от самого страшного несчастья. Да хранит вас Господь! Отныне вы член нашей семьи.
На обожженных глазах появились слезы, рот исказился в улыбке:
— Капитан… Любой на моем месте поступил бы точно так же… Просто в момент падения мальчика я оказался ближе всех… Это самое малое, что я мог сделать для вас, ведь вы дали мне кусок хлеба и поддержали в трудную минуту. Я счастлив, если был вам полезен.
В каюту с озабоченным видом вошел боцман. Татуэ встретил его радостными возгласами, а Корявый скромно попросил разрешения удалиться.
Капитан заметил наморщенный лоб и обеспокоенный взгляд и понял, что произошло что-то серьезное.
— Что случилось, Вилл?
Боцман увлек Мариона в столовую и, убедившись, что они одни и никто их не слышит, вытащил из кармана два куска пенькового троса и показал капитану. Тот внимательно рассмотрел и спросил:
— Что это значит, Вилл?
— Это обрывки перта с бушприта. Я только что заменил его и принес вам.
— Но… он совершенно новый!
— Да, абсолютно, и тем не менее разорвался как нитка под ногой мистера Тотора. Потому и произошло это ужасное падение, которое чуть было не стоило жизни нашему маленькому матросу.
— Но тогда… — задумался капитан, бледнея на глазах и боясь продолжить.