— Никита Иванович, я на завтра все уроки приготовил.
— А вчерашние? А позавчерашние? Тоже приготовил? Нет, брат, вершки-вершками, а без корешков толку не будет.
— Я нагоню.
— Вот тогда и приходи.
— Пусть посидит, — что ты мальчонка гонишь? — заступилась Маринка.
— Значит, надо! — ответил Шугай. — Так-то вот, товарищ Левшин!
И вот товарищ Левшин возвращается домой. Алешка чувствовал себя сиротливо, неуютно, словно оказался один без пристанища, среди пустынной зимней улицы.
Любой ценой он решил вернуть расположение Шугая.
Теперь все дни он просиживал над учебниками. Читай, читай, Алешка, глядишь, не то что тройку, а и четверку получишь. Он выработал целую систему получения хороших отметок. Еще с вечера он пытался определить, по какому предмету его вызовут. По немецкому, — надо подучить слова! По физике — приготовить заданный урок и то, за что он раньше имел двойку. А по математике самому напроситься. В классе учитель задает вопрос, Алешка знает не знает, обязательно поднимет руку. Раз-другой ответишь, — глядишь, войдешь в число активно работающих на уроке. О, это великая штука! Ведь почему у отличников никогда не бывает плохих отметок? Думаете, всегда всё знают они? Нет, Алешку не обманешь. Когда отличник плохо отвечает, думают: это случайность, — наверно, заболел или дома что-нибудь стряслось. Вот как! Зарабатывай славу хорошего ученика, Алешка. Прослышит обо всем Шугай, и, пожалуйста, садись опять в кабинку!
Хотел того или не хотел Алешка, но он действительно усвоил все полагающиеся ему науки; отметки в дневнике пошли хорошие, и Шугай, сменив гнев на милость, допустил его к трактору.
Зима была в разгаре. Над Серебрянкой часто бушевали метели. Дороги занесло, и по неделям в деревню не могла пройти ни одна машина. Но для шугаевского трактора все было нипочем. Он шел по бездорожью, пробивался через снежные сугробы. С утра до вечера в лесу был слышен его рокот.
Алешка особенно любил поездки в лес. Зимняя тишина хвойной чащи, уложенные ветрами снега и в белом инее могучие сосны. И одно сознание, что он, Алешка, врывается в эту величавую лесную тишину, легко и свободно тащит за собой целую гору медноствольных кряжей и что ему все нипочем — и метель, и мороз, — наполняло его такой верой в свои силы, что у него даже не возникало сомнений, что в его жизни все будет так, как ему это хочется. Он еще был слишком молод, чтобы понять, что бездорожье в жизни куда опаснее, чем метели в самую жестокую зиму.
В просеке на круговой дороге Шугай, заправляя трактор горючим, сказал Алешке:
— Сегодня к Серафиме Сергеевне пойдем.
— Опять вызывает?
— Да нет, в гости. Будем говорить о нашем деле.
Школа, где учился Алешка, хотя и называлась Серебрянской семилеткой, но находилась не в деревне, а в полутора километрах от нее, на полпути между Серебрянкой и усадьбой МТС. Это был чудом избежавший перевозки хутор. Школу окружал сосновый бор; рядом стоял дом, где жили учителя.
В сенях Шугай и Алешка встретили учительницу. Она только что подоила корову и шла с полным подойником. И то ли потому, что она была в ватнике и сапогах и держала в руках тяжелое ведро, она не производила впечатления тщедушной и слабой женщины. Серафима Сергеевна оставила на кухне молоко и провела гостей в комнату.
— А мы к вам, Серафима Сергеевна, — проговорил Шугай. — Посоветоваться хотим.
— О чем же, Никита Иванович?
— Видите ли, Серафима Сергеевна…
— Мы насчет трактора, — перебил Алешка.
— Постой, не мешай, — остановил его Шугай. — Тут дело поважнее. Попалась мне недавно одна книжка об Америке. Как там кукурузу выращивают, как скот разводят, как хозяйство ведут. Только о самом главном там было всего несколько строчек, да и то, видно, так, без нужды написали.
— О чем же это? — спросила Серафима Сергеевна.
— А о том, что у фермера есть трактор и на этом тракторе работают его ребята. Двенадцатилетний парнишка и уже за рулем.
— Это очень интересно.
— Да как сказать, — уклончиво ответил Шугай. — Тут дело такое — бедой может обернуться. Сами посудите! Вот раньше, в единоличестве, кто учил сына крестьянского пахать, сеять, ездить на лошадях, молотить? Отец, мать — семья. А нынче выходит, некому учить его работать на тракторе, на комбайне, на молотилке. Жди, когда станет большим. И получается — американский парень, к примеру, в шестнадцать лет механик, а наш младенец. Там, чуть что, он заменит старшего брата на тракторе, а нашего паренька на трактор не посадишь. Чуете? А времена всякие могут быть… Тихо, тихо, да вдруг…
— Это очень серьезно, — согласилась Серафима Сергеевна. — И мой вам совет, поднимите этот вопрос в газете. Хотите, я помогу вам написать.
— Прежде чем писать, надо сделать.
— Вы правы. Нашим МТС надо серьезно подумать о подготовке кадров.
— Не МТС, нет, Серафима Сергеевна.
— Кто же тогда?
— Школа.
— Школа? — переспросила Серафима Сергеевна. — Но как вы это себе представляете? Создадим кружок, объявим запись желающих…
— Нет, из этого ничего не выйдет, — решительно ответил Шугай. — Нужно преподавать трактор, как другие предметы. Начать в шестом, кончить в десятом!
— Вон куда замахнулись, — рассмеялась Серафима Сергеевна.
— Что же тут смешного? — насупился Шугай.
— Смешного ничего, а невыполнимое все. Я не против вашего предложения. Но наши желания — это одно, а возможности — совсем другое. — Серафима Сергеевна поднялась со стула и протянула руку к графину с водой. — Ввести новый предмет — это все равно, что лить воду в переполненный стакан. Школа, память ребят, учебный план — все имеет свои пределы. Хотите, я вам расскажу маленькую историю о футуруме?
— Это что такое? — спросил Шугай.
— Немецкий язык, спряжения, будущее время. Так вот, мы организовали в школе драмкружок и решили, что будем проводить занятия кружка два раза в неделю. И вдруг из района команда: заниматься в кружке раз в неделю. В чем дело, почему? Да очень просто! Большая перегрузка внешкольного времени учеников. Начали заниматься раз в неделю — и снова команда: проводить занятия раз в две недели. Мы заинтересовались. Позвольте, какая же сейчас перегрузка? Пока нет, но будет. Откуда? А футурум? Оказывается, в седьмом классе вследствие болезни учительницы немецкого языка имеется задолженность по футуруму. Без драмкружка семилетку окончить можно, а без знания немецкой грамматики нельзя. А вы хотите даже не кружок создавать, а ввести новый предмет. Никита Иванович, я за вас! Скажу больше. Будь это в моей воле, я бы ввела изучение трактора немедленно. Но, во-первых, сама школа сделать этого не может, а во-вторых, — как это сделать? Что прикажете выплеснуть из стакана? Древнюю историю, литературу, язык, физкультуру?
Алешка, конечно, с удовольствием заменил бы все эти предметы изучением мотора, но и он понимал, что на это не согласится даже сам Шугай. А Серафима Сергеевна продолжала:
— Министерство нашло возможным преподавать трактор в девятом классе, два часа в неделю.
— Да это же всего за год не больше двухнедельных курсов, — быстро подсчитал Шугай. — А в десятом классе?
— Только в девятом.
— Тогда я ничего не понимаю, — усмехнулся Шугай.
— А что вам непонятно?
— То у вас в школе времени нет, а то совсем зря его тратите! Разве за две недели трактор изучишь? Так учить, чтоб скорее забыть.
— К сожалению, я ничем не могу вам помочь. Школа более сложна, чем вам кажется, Никита Иванович. Поймите еще и то, что она готовит ребят в вузы.
— Вы их готовьте к жизни, а в вузы, если захотят, они сами найдут дорогу. — И Шугай потянулся к шапке. — Пошли, Алексей.
Серафима Сергеевна засуетилась. Ей хотелось как-то сгладить не совсем приятный для тракториста разговор.
— Вы не спешите, Никита Иванович. Я сейчас самовар поставлю, мы чаю попьем, побеседуем.