— Вы тоже учиться приехали?
— На тракториста, — подтвердил бородач. — Пудов моя фамилия, Игнат Васильевич. — И подвинул Алешке сало. — Закусывай плотнее. Учение натощак в голову не пойдет.
Одноклассники
Хотя во многом училище напоминало обычную сельскую семилетку — такие же классы, такие же парты, точь-в-точь такой же заливистый веселый звонок, но в остальном оно совсем не соответствовало представлениям Алешки о школе. Тут не было ни истории, ни географии, ни математики, ни литературы. Тут, собственно говоря, был один предмет — трактора: устройство тракторов, ремонт тракторов, тракторные прицепы, тракторное черчение. Одним словом, совсем как у бабушки Степаниды, когда в праздники она потчевала его драченами и оладьями, ватрушками и запеканкой, а если разобраться, то все той же картошкой, но приготовленной в разных видах и под разными подливками.
Чего только не было в этом училище! Тракторный парк, где под навесом стояли новейших марок трактора с особыми навесными прицепами; трактородром, откуда днем и ночью доносился неумолчный гул, — там обучали будущих водителей машин; поля, где молодые трактористы пахали, сеяли, убирали только машинами. Но самым удивительным в этом училище были сами курсанты. Вот уж не думал Алешка, что ему придется сидеть за одной партой с сорокапятилетним Игнатом Пудовым, которого, как и следовало ожидать от школьников любого возраста, сразу прозвали дядей Пудом. В одном классе с ним был даже совсем седой курсант, который рядом с Алешкой выглядел дедом. Что это было за училище! Училище внуков, отцов и дедов! Алешка, что и говорить, был несказанно горд. Он тоже взрослый! А Черешков говорил, нельзя обогнать года!
Алешку зачислили в среднюю группу. Туда подобрали курсантов, имеющих представление о тракторах. Но, когда он вошел в класс, его охватила растерянность. Не трудно пробраться в училище, а каково-то будет заниматься? Ведь вон кругом все взрослые, большие, не чета ему, четырнадцатилетнему мальчишке.
Сергей Антонович принял рапорт дежурного, окинул взглядом курсантов и спросил:
— Вы знаете, сколько стоит государству подготовка одного тракториста? Не знаю, как кто считает, а по-моему, — десять тысяч. А поэтому выйти из училища плохим трактористом, все равно что украсть у государства огромные деньги. И кто будет плохо учиться, пусть пеняет на себя. Раз, два — и отчислим! Ну, а теперь начнем урок.
Никогда еще Алешка не слыхал, чтобы так объясняли урок, как это делал завуч. Каждое слово он сопровождал движением рук, головы, плеч. И каждое его движение помогало понять и запомнить, о чем он говорил. Детали приобретали свои формы; их можно было видеть в работе. Так уж умел, их показать одним жестом Сергей Антонович.
Алешка рисовал в тетрадке поршень двигателя, производил расчеты. Пригодилось теперь все, чему учили в школе: алгебра, физика, даже умение рисовать… Что ни говори, а поршень он начертил здорово, не ударил лицом в грязь перед другими курсантами. Пусть теперь кто-нибудь заподозрит, что он годами не вышел. Не вышел годами? А кто полный расчет шестерен сделал? Но вот прозвенел звонок и кончился урок. Завуч ему сказал, перелистывая тетрадь:
— Николай Лопатин, вам придется кое-кому помочь в черчении.
Ну, Алешка, тебя не только признали за большого, но и сделали вроде помощника учителя.
Жизнь в училище имела свои неудобства. Бывало, в деревне, он вскочит утром с постели, схватит на ходу пышку, глотнет чаю и уже на улице — только и видели его. А здесь надо встать за час до занятий, застелить койку, тщательно одеться, умыться и пойти в столовую. На рысях тут ничего не сделаешь. Не оберешься замечаний. Не так койку заправил, не в свое время завтракать пошел. Да и расписание занятий особое. Уроки утром и уроки после обеда. То практика, то самоподготовка. Не очень-то разгуляешься. Но были и свои преимущества. Вечером ты свободен, сам себе хозяин, иди, как взрослый, куда хочешь. И никто тебя не остановит: до шестнадцати лет вход запрещается! Черная фуражка училища механизации — пропуск на любую картину, на любой сеанс. И в городском парке гуляй хоть до закрытия — музыка, огни, танцы.
Но на последние сеансы Алешка не ходил, а из городского парка, если случалось туда зайти, возвращался еще засветло. Больше всего любил он вечерами сидеть где-нибудь во дворе училища. Светлое, летнее небо с редкими звездами, притихший город и негромкие разговоры на скамейках под окнами общежития. Если закрыть глаза, то кажется, никуда и не уезжал из Серебрянки.
— Землю, ее надо оборонить от кустарника… Наступает этот самый кустарник.
Кто это говорит? Дядя Пуд? Братья Сапуновы, что живут с ним в одной комнате? И представляется Алешке: вот откроет он глаза и увидит Фаю и Фрола. Хочешь не хочешь, а вспомнишь родную деревню. Вспомнишь и взгрустнешь. Но о чем это говорят у крыльца? Про каких-то уполномоченных, о том, где бы денег взаймы достать, кому бы казенный ватник спустить.
Когда после этих всех разговоров Алешка ложился спать, его голова весьма походила на сундук, куда вместе с ценными, нужными вещами свалили и ветошь. Он все впитывал в себя. Хорошее и плохое, доброе и злое — приобщался к жизни взрослых людей.
Однажды вечером Алешка сидел в комнате рядом с дядей Пудом.
— А я вас, Игнат Васильевич, еще до училища видел…
— Это где же?
— Вместе ехали сюда, в одном вагоне. Помните, рассказывали о дикой лошади?
— Как не помнить! — ответил бородач добродушно. — Меня однажды за такие слова в антимеханизаторы зачислили и к прокурору! А я ему все выложил. Ему бы меня допрашивать, а я его: иль от коня польза колхозу не должна быть? А везде и всякая машина хороша? И скажи, пожалуйста, нужна нам чуть ли не десятиметровая тракторная косилка, ежели на наших покосах кусты да кочки, с косой не пройти? Прокурор мне обвинение, а я ему! На том и разошлись. Ты, парень, пойми одно: не тот антимеханизатор, кто ратует за коня, а тот, который не дает коню помочь машине. Будешь трактористом, — не бойся, ежели допреж тебя на конях в поле выйдут. А то у нас еще есть такие эмтээсчики — боятся, не дай бог на лошадях раньше пахать начнут или, чего доброго, на конной жатке овес убирать выйдут. Не коня бояться надо, а дурней, что кричат председателю колхоза или бригадиру: «Не тронь поле, оно за машиной закреплено!» Так отчего же машины нет? Где она? То да се: колесо поломалось, ось погнулась! Пока ждут, овес вытек. Кому от этого польза? Колхозу? Нет! Государству? Нет! МТС — тоже нет! Одному дурню в оправдание. «Мы-де все меры приняли, участки закрепили!» И это они, дурни, коня с машиной ссорят. А я так скажу: добрый конь — трактору не ущерб, хороший пахарь — трактористу первый друг. И ты, парень, машину любить люби, да за ней дело блюди!
Новый земляк
Алешка был доволен училищем, своими товарищами. И особенно тем, что живет в одной комнате с Пудовым. Игнат Васильевич говорил с ним, как с равным. И это поднимало Алешку в собственных глазах. Дружба с дядей Пудом имела и другое преимущество. В училище были парни, которые нет-нет, да пытались задирать Алешку, но, увидев, что тому покровительствует бородач, отстали.
В общем Алешке жилось не плохо. Тем не менее он не мог обойтись без Кольки Лопатина. Хоть они договорились не ходить друг к другу, но ом должен был его увидеть. Во-первых, узнать, как устроился Колька. Учится ли на золотоискателя? Потом спросить, не прислала ли бабушка письма — как-то ей там живется у тетки Лизы?! И где взять деньги? Каждый день надо платить за завтрак, обед и ужин. Бабушкина сотня таяла на глазах. Эх ты, Алешка! Взял Колькину командировку, а как жить в училище, не подумал.
В тот же вечер после занятий Алешка направился к Кольке. У калитки он столкнулся с дядей Иваном. Комендант был сердит.
— Поди-ка поговори со своим земляком!