И, хлопнув калиткой, застучал по деревянному настилу тротуара.
Колька стоял на крыльце. Он набросился на Алешку:
— Про уговор забыл?
— Дело есть.
— Заходи в дом, а то еще услышат.
Алешка вошел в дом и с любопытством оглядел дядино жилье. Кухня, горница и еще маленькая комнатка. Чистота кругом. Но сразу видно, — живет дядя Иван бобылем. Кровать застлана серым одеялом, стол без скатерти, на окнах нет цветов. Не то, что было у бабушки в Серебрянке.
— Чего дядя Иван сердитый такой?
— Да ну его! — отмахнулся Лопатин.
— Из-за чего не поладили?
— Не удалось мне на золотоискателя поступить. Десятилетка требуется.
— А в другое место?
— Дядя Иван говорит, что надо в восьмой класс идти. Сказать легко, а как я там буду учиться, когда все перезабыл?
— Так что же ты решил?
— Ничего не решил. А в восьмой класс, пусть хоть выгонит, не пойду.
Колька выглянул в окно и, снова повернувшись к Алешке, спросил:
— Какое дело у тебя?
— Хотел вот узнать, как устроился…
— И всё?
— Письма от бабушки нет?
— Придет, сам принесу. Больше ничего нет?
— Как мне дальше жить? — наконец о самом главном спросил Алешка. — Бабкины деньги к концу идут.
— Из МТС должны прислать мою зарплату
— Так она же твоя.
— Ты учишься, — значит, твоя. Вроде как стипендия это. А до получки я тебе дам. Вот! — И протянул Алешке двадцать пять рублей.
— Не надо, не надо, Коля, — отказался Алешка. — Я дотяну. И потом, знаешь, давай так договоримся. Будем эту самую стипендию делить пополам.
— А тебе хватит?
— Проживу…
— Тогда давай поделимся, — согласился Лопатин. — А как устроюсь, верну… — И тут же, не скрывая, сказал: — Эх, завидую тебе, Алешка! Все у тебя ясно… А я вот сам не знаю, чего хочу. Ну стал бы я золото искать, — а понравилось бы мне это дело? Одно название, что золото! А может быть, все равно, что искать: золото в горах или раков в круче?
Алешка возвращался домой в отличном настроении. Теперь он житель! Через неделю-другую будет стипендия! А до этого он знает, как обернуться. Зачем ему свои сапоги, когда выдали казенные? Продать — и всё в порядке. Живи, учись, не тужи. Он весело взбежал на крыльцо общежития, прошел через длинный коридор и открыл дверь в свою комнату. Открыл и тут же осторожно прикрыл ее. На оставшейся незанятой койке он увидел того самого кудрявого тракториста, с которым весной во дворе МТС они столкнулись у старого шугаевского трактора. Злейший Алешкин враг — в училище!
Пропал теперь Алешка. Завтра все узнают, что он живет по чужим документам. Но замешательство было недолгим. Э, да чего ему бояться кудрявого! Алешка смело вошел в комнату. Увидев его, Игнат Васильевич окликнул кудрявого:
— Форсистов, вот твой земляк пришел.
— Здорово! — тряхнул кудрями Алешкин враг.
— А ты еще спрашивал, — что за Лопатин да какой-такой Лопатин? Гляди, в натуре! Сам невелик, а в учении соображает крепко.
Алешка протянул руку Форсистову. Нельзя же плохо встречать земляка. Да и не боится он его. Хотя весной они и крепко схватились во дворе МТС, но так и разошлись незнакомыми. Может, и лучше, что приехал Форсистов. Они земляки. Ну кому в голову придет заподозрить в чем-нибудь курсанта Николая Лопатина? И, чтобы действительно все убедились, что они из одной МТС, Алешка принялся расспрашивать Форсистова и про Шугая, и про Черешкова, и про всех трактористов, которых он знал и не знал. Со стороны можно было подумать, что Алешка по меньшей мере работал в МТС со дня ее основания, а Форсистов, судя по весьма неопределенным ответам, знал об МТС понаслышке.
— А тебя, Лопатин, тоже прислали в училище, чтобы потом ты стал передовиком? — спросил дядя Пуд.
— Каким передовиком? — не сразу понял Алешка.
— Как Форсистов. «Ко мне, — говорит, — приехал сам директор и сказал: „Поезжай, подучись, а вернешься — сделаем из тебя передовика…“»
— Так и сказал, — подтвердил Форсистов. — Да еще прибавил: «Если, — говорит, — учиться, то не иначе как на передовика». Наш директор в технике понимает. Недаром инженер…
— А тут техники одной мало, — возразил Пудов. — Передовик — он из чего состоит? Не из одной техники, из человека еще… Я вот вам расскажу про одного тракториста, что у нас в Заозерье работал. Ну, вот колхоз — понятно? А в колхозе силос заготавливают. Кто-то косит, кто-то возит, а тракторист на силосорезке траву режет да через трубу в яму ее засыпает. Приходит время, тракторист к бригадиру: «Подпиши — засилосовал шестьдесят возов». А бригадир ему: «Да там и тридцати не было». А тракторист ему: «Я передовик, на меня вся МТС равняется и на всех работах перевыполнение имею. А не согласны, могу из колхоза уехать». Тут, конечно, бригадир спохватывается и говорит: «А может быть, я ошибся?» И к себе в тетрадку. «Верно, ошибся», — и подписывает акт. Вот какие бывают передовики!
— На обмане только дурак едет, — ответил Форсистов.
— А ты на чем думаешь?
— На славе!
— Ишь, коня какого нашел! Только смотри, как бы не споткнулся твой конь!
— Не бойся…
— Мне что бояться, — я за славой не тянусь, — ответил Пудов.
Как в Серебрянке Алешка был удивлен, почему Шугай отказался быть тысячегектарником, так здесь, в училище, он не мог понять дядю Пуда. Вот и он, Алешка, тоже хотел бы стать самым лучшим трактористом в МТС. Что же в этом плохого? Да если никем не хотеть быть, то ничего из тебя и не получится. Ведь это только Лопатин не знает, чего он хочет… Нет уж, таким, как Колька, он не будет. При всей своей неприязни к Форсистову Алешка был на его стороне. И, чтобы прервать спор, который, по его мнению, должен был окончиться явно не в пользу дяди Пуда, спросил:
— Игнат Васильевич, кому бы мне сапоги продать?
— Не казенные ли?
— Свои. Жмут маленько, а так новые. Раз только надевал.
— А где сапоги? — поспешил спросить Форсистов, разглядывая небольшую, еще мальчишечью ногу Алешки.
— В кладовке. Сапоги яловые, хорошие.
— Давай неси. Если хорошие, семьдесят рублей отдам.
Алешка направился в кладовку. Семьдесят так семьдесят. Конечно, убыток. Но не думал Алешка, что этот убыток ничто рядом с тем уроном, который понесет он на продаже сапог. А ведь казалось бы, что особенного могло произойти от этой весьма несложной операции?
Предательские сапоги
Когда Алешка вернулся, никто уже и не помнил о сапогах. Пудов пришивал к рубашке пуговицу. Маленькая иголка, казалось, вот-вот затеряется в его больших, заскорузлых пальцах. Братья Сапуновы играли друг с другом в подкидного. Всегда дружные, они с азартом старались переиграть один другого и были похожи на дерущихся петухов. Форсистов тоже был занят: он достал из тумбочки колбасу, буханку хлеба и ел за двоих, Увидев Алешку, он вытер руки.
— А ну, покажи сапожки.
— Совсем новые.
— Вижу.
Форсистов помял в руках голенище, постукал пальцем по кожемитовой подошве и заглянул вовнутрь, на поднаряд. Алешка спокойно наблюдал. Сапоги новые, хорошие, не семьдесят — все сто рублей им цена. Но зачем Форсистов сует свой толстый нос в голенище? Уж не думает ли он напялить сапог на свои кудри? И чего он там нашел?
— Ну и сапожки! — громко рассмеялся Форсистов. — Вот это да! Гляньте-ка, братцы!
Алешка ничего не понимал. Сапоги как сапоги. Но неспроста смеется Форсистов. Алешка рванулся, чтоб отнять сапоги, но Форсистов ловко вскочил на табуретку, ухватился за электрический шнур и направил лампочку прямо на Алешку.
— Нехорошо, брат, подсовывать такой товарец. Я-то думал, сапоги настоящие, а они какие? Детские! Ей, ей, хлопцы, у парня детские сапоги! И клеймо даже на поднаряде. Смотрите — «Артель детской обуви».
Алешка готов был броситься в драку.
— Отдай!
— Возьми! — Форсистов спрыгнул с табуретки. — Были бы сапоги настоящие, а то из артели детской обуви.
— А мне продашь? — спросил Пудов.