Алешка прошел в зал до начала встречи, замешался там среди курсантов, а когда в дверях показался Шугай и рядом с ним Сергей Антонович, он проворно спрятался за спину дяди Пуда. Но едва Никита Иванович сел за стол, тайком взглянул на своего друга.
С медалью Шугай. Она на отвороте синего пиджака и была точь-в-точь такая, какой представлял ее себе Алешка. Маленькая, золотая, поблескивающая лучиками солнца. А сам Шугай — все такой же большой и скуластый. И оттого, что синий костюм узковат в груди и короток в рукавах, он кажется еще более широкоплечим. О чем это Никита Иванович говорит? О техуходе, земле, о связи с колхозом. Не то… Алешка уже раскаивался, что пришел, и поглядывал по сторонам, как бы незаметно выйти из зала. Проскользнуть так, чтобы его не узнал Шугай не трудно, но почти невозможно, чтобы этого не заметил Сергей Антонович. Увидит — остановит да еще заставит сесть в первый ряд. Нет, лучше потерпеть, дождаться конца и вместе со всеми выйти из зала. О чем еще там говорит Шугай? Надо уважать в колхознике хозяина колхоза… Все это известно… И на занятиях об этом не раз говорили, и дядя Пуд… Ну, конечно, и урожая добиваться должен тракторист. Но почему Шугай молчит о самом главном? И тут Алешка услышал… Или, может быть, это только показалось ему? Неужели Шугай подслушал его мысли?..
— Кто из трактористов не хочет хорошо работать, быть передовиком в своей MTC! И я, и вы, наверное, хотите. И я вам раскрою, товарищи, один свой секрет. Был у меня такой случай. Предложило мне начальство стать передовиком — взять обязательство на тысячу гектаров. А я отказался. Почему? Как бы вам это лучше объяснить? Как по вашему, — все равно, как тракторист вспашет свой участок?
— Качественная должна быть пахота, — громко сказал дядя Пуд.
— Это само собой! А вот думали вы над таким делом: передовики всякие бывают — один передовой, а другой избранный.
— Это как понять? — выкрикнул Форсистов.
— А очень просто. Передовой тот, который работает, как рядовой, и выработка у него и особенно урожай выше других. А избранный — это тот, которого хотят сделать передовиком и для этого создают условия, которых у других нет. Так сказать, передовик показной. Избранному и горючее в первую очередь, и запасные детали, и лучшие участки… Куда же это годится? Он должен быть примером, а выходит что? Люди смотрят, как он работает, и головами качают: ну нам это не пример, у него другие условия… Не тот передовой тракторист, который сам себя лишь показать хочет, а тот, кто о деле болеет, о том, чтобы людям хорошо жилось… И вас, будущих трактористов, комбайнеров, бригадиров, я хочу предупредить. Большой соблазн быть избранным, и, как говорится, раз-раз и в передовиках оказаться. Но не идите на этот легкий путь… Легкая слава недолго живет. Не успеешь влезть в гору, как уже падаешь с горы!
Так вот в чем дело! Только теперь Алешка понял Шугая. Никита Иванович не хотел быть избранным. Теперь и он, Алешка, знает, кем быть. Только передовым. Передовым и рядовым! Спасибо, Шугай… Как обидно, что нужно прятаться от тебя! Алешка спешит смешаться с толпой курсантов… Выйдя из зала, он скрывается в классе… Он знает, — его ищет завуч. Он даже слышит, как, проходя мимо класса, Сергей Антонович говорит Шугаю.
— Не пойму, где ваш земляк Николай Лопатин? Старательный парень. Если бы в деревне раз в неделю его охаживали ремнем, был бы еще лучше.
— Когда он работал у меня прицепщиком, никаких талантов не замечал за ним.
— Выходит, мы его таким сделали. Подождите, я разыщу парня.
— Времени у меня маловато. Поезд скоро, а еще нужно по одному адресу сходить.
Едва Шугай и завуч прошли в учительскую, Алешка покинул класс. Скорей домой! Дверь в сени была закрыта на внутренний замок. Алешка достал ключ и вошел в кухню. Хорошо, что дядя Иван еще не возвращался. Поди, объясняй, почему не подошел к Шугаю, не спросил, что нового в деревне? Но дядя Иван мог прийти с минуты на минуту; и, чтобы, по крайней мере, на сегодня избежать расспросов, Алешка снова запер дверь и залез на печку, где вряд ли бы его стали искать.
Действительно, дядя Иван вскоре пришел. Он открыл дверь своим ключом и еще с порога спросил, — есть ли кто дома? Алешка не ответил, и дядя Иван начал разговаривать сам с собой, что с ним случалось, когда он бывал в плохом настроении.
— К земляку не посмел подойти. Все собрание в кладовке просидел, себе работу выдумал. А как было не прятаться. У людей родня как родня, а у меня урод! Учиться не захотел, куда-то сбежал. А кто, думают, виноват? Ясно, дядя! Кто же еще?
Неожиданный стук в дверь прервал дядю Ивана.
— Можно войти? Пришел наведать старого своего друга.
— Это кто же у вас тут друг? — спросил дядя Иван.
— Алешка Левшин…
Хоть провались сквозь печку! Его спрашивал Шугай. Он, видимо, не знал дядю Ивана и потому сказал:
— Вы Иван Левшин?
— Я и есть.
— А где Алешка?
— Был да сплыл. Дрянь парень оказался,
— Ничего не понимаю…
— И нечего тут понимать, — резко бросил дядя Иван. — Учиться не охота, работать тоже. Ясно?
— Нет, не ясно. Я на Алешку большую надежду имел.
— Видно, плохо в людях разбираетесь, — с досадой проговорил дядя Иван. — Пусть обо мне думают, что хотят, а такой племянник мне не нужен.
Только после того, как Шугай ушел, Алешка слез с печи.
— Спал? — спросил дядя Иван.
— Маленько вздремнул.
— Тут из Серебрянки Шугай к Алешке приходил…
— На что он ему? — притворно безразлично спросил
Алешка.
— Надежду, — говорит, — имел. Но я ему все выложил, каков его Алешка. Пусть знает!
Поздно вечером, когда они чаевничали, в сенях послышались шаги. Алешка побледнел. Неужели опять Шугай? Теперь никуда не спрячешься. Все пропало…
Но в дверях появился Колька.
Ни на кого не глядя, забыв поздороваться, он молча стоял, смущенно опустив голову.
— Вернулся? — дядя Иван сурово оглядел блудного «племянника». — Видно, чужие хлеба не сладки. Ну что же, рассказывай, где был, что делал?
Колька ответил не сразу.
— Простите, дядя Иван.
— Нет, ты мне скажи, — почему ты от меня убежал? Обидел я тебя? Лучше жизнь нашел?
Дяде Ивану нужно было излить свою обиду.
— А ты подумал, что я бабке Степаниде отвечу? А что люди обо мне скажут? Или, может быть, решил: наплевать дядьке, что из меня выйдет? Человек или тьфу — плюнуть и растереть!
И первым не выдержал Алешка.
— Дядя Иван, он больше не будет.
— Верно, племянник?
— Верно, — выдохнул из себя Колька.
— Тогда проходи! — И, поднявшись навстречу, дядя Иван обнял Кольку
Теперь пили чай втроем. Алешка и Колька рядом, напротив у самовара — дядя Иван. Он стал весел, даже ухитрился незаметно пропустить рюмочку и говорил племяннику уже без обиды и добродушно:
— Ну и переполошил ты всех! Исчез, как в воду канул. И чего только не передумалось! А тут еще письмо от бабки. Хоть из-под земли достань тебя. Теперь все в порядке. Так как думаешь дальше жить? Куда стопы направишь?
— Учиться бы… — ответил неопределенно Колька.
— Хвалю! Молодец! А куда думаешь податься? Обратно в речное?
— К вам в училище, на слесаря. Возьмут?
— А пойдешь?
— Пойду, — кивнул Колька.
— Вот как тебя жизнь-то научила. Завтра же отпишу бабке: внук твой в механизаторы подался, на путь-дорогу стал! Обрадуется!
Алешка рассмеялся.
— Ты чего? — удивленно повернулся к нему дядя Иван.
— Рад за бабку Степаниду. Всю жизнь только и мечтала видеть Алешку механизатором. Теперь дождалась.
Дядя Иван на радостях выпил еще рюмочку и вскоре заснул. Алешка и Колька прошли в свою комнату.
— Ты что же товарища подвел? — спросил Алешка тихо, но весьма грозно. — Сбежал и не предупредил.
— А что я, обязан? — усмехнулся Колька.
— Обязан. Сам знаешь почему.
— Зря вернулся?
— Это ты хорошо сделал. И хорошо, что скоро.
— Вот и ссоре конец. — И прежняя усмешка мелькнула на лице Кольки. — А я-то думал, — да стоит ли, да не подвести бы тебя опять…