— Алешка, это ты?
Алешка оглянулся и увидел Кольку.
— Колька! Лопата! — Алешка был так зол в эту минуту, что набросился и на своего серебрянского товарища. — Предал меня? Зачем все рассказал Форсистову?
— А ты не ярись, — остановил его Лопатин. — Тебе же лучше сделал. Ведь работаешь?
— Гнус этот Форсистов!
— Где он?
— В поле… А зачем потребовался?
— Дело есть…
— А училище?
— Бросил… Опасно стало… Боялся, дядя Иван все узнает…
— Как же теперь мы обменяемся документами? — приуныл Алешка. — Помнишь уговор — станешь трактористом и обменяемся…
— Я уже получил… Пришел в сельсовет и заявил, что потерял метрики, — мне новые выдали. Я теперь опять Николай Лопатин…
— Постой, постой, — встревоженно спросил Алешка. — А где же я? Ты же был — я.
— Выходит, нет тебя, — развел руками Лопатин.
— Это как так нет меня? — возмутился Алешка. — Значит, ты — это я…
— Ты — это ты, — признал Лопатин. — Ну, а с другой стороны…
— А где же мои документы? Давай сюда! — потребовал Алешка.
— Я их в реку бросил… С ними беды не оберешься… А теперь и ты Колька, и я Колька. Ты Лопатин, и я Лопатин. У нас полдеревни Лопатиных — и что ни двор, — свой Николай!
И все-таки утонул ты, Алешка. Не сам, — твои документы. Официальный утопленник! Но признать себя утопленником он не хотел и решил, что раз Колька вернул свою фамилию, то и он отныне должен стать Алешкой Левшиным. Как это сделать, — Алешка еще не знал. Но во всяком случае он начнет возвращать себе свое настоящее имя с того, что все расскажет Шугаю. Ну, берегись, Харитон Дорофеевич! Не выйдет по-твоему. Алешка не стал даже допытываться, зачем Форсистов потребовался Кольке, забежал в горницу, переоделся и, захватив ломоть хлеба, направился к станции.
Он шел ночной дорогой, не чувствуя усталости после многих часов работы. Как неожиданно все обернулось! Он вернет свое имя! Он останавливался и громко кричал:
— Алешка, это ты?
«Ты!» — отвечало ему лесное эхо.
Он был счастлив. Он предупредит Шугая об опасности. И грозил Форсистову:
— Я тебе покажу золотую жилу!
Отверженный
Алешке удалось незаметно забраться на тормозную площадку товарного вагона, и через несколько часов он уже был в родной деревне. Задами он пробрался к дому Шугая и осторожно постучал в окно. В предрассветной темноте Шугай не сразу узнал Алешку. Алешка ждал, что Никита Иванович обрадуется, сразу проведет его в горницу, но тот даже не поздоровался с ним и встал в дверях, словно загораживая дорогу незваному гостю.
— Думаешь, ничего мне не известно про твои мошеннические дела? Все известно! Что натворил? По какой дороге пошел?
— Никита Иванович…
— Нет, ты скажи — верно это? — перебил тракторист. — Смошенничал?
— Верно…
— А теперь ко мне? Думаешь, я обороню, не дам в обиду? Нет, я мошенникам не защитник. Был ты честным парнем, — дружили. А на худую дорогу свернул — и дружбе конец. Не знаю, где ты и у кого прячешься, только один мой тебе совет: ступай и заяви о себе в милицию! Вот пришел такой-сякой Алешка Левшин!
И не успел Алешка объяснить, зачем пришел, как Шугай уже скрылся в сенях.
Алешка побрел вдоль деревни. Выходит, не легко вернуть свое имя, — не признают тебя, Алешка. Никто ты теперь. И даже, когда хотел поступить честно, тебе не верят, с тобой говорить не хотят.
Не позвал к себе Шугай, не спросил: «Какая у тебя беда, Алешка?» А после этого хоть бы и в милицию.
Алешка не заметил, как очутился перед домом, в котором еще совсем недавно жил с бабушкой. Тот же палисадник, под окнами кусты сирени, старая рябина. И дом такой же, как прежде: с почерневшей от дождей драночной крышей и слегка покосившийся, словно слушает, что там говорят в соседнем дворе. И казалось странным, что он не может, как прежде, зайти в этот дом и что в этом доме не живет больше бабушка. Чужой Шугай, чужой дом, чужая деревня. Вот уж не думал он, что у себя в родной деревне будет таким одиноким.
Но нет, есть один человек, который поймет его, не прогонит. Какой сегодня день? Вчера было воскресенье. А число какое?
По старой, знакомой дороге Алешка зашагал к усадьбе МТС. Неужели Таня еще в городе? Но ведь учебный год окончен, она хотела приехать сразу же к отцу.
Уже светало, когда Алешка добрался до усадьбы. Вон и директорский дом.
Подкравшись к крайнему окну, Алешка заглянул в комнату. Таня спала. Он осторожно постучал. Таня проснулась. В ее глазах мелькнул испуг, потом она улыбнулась и сказала:
— Я сейчас. Иди в парк, к переправе.
Алешка спрыгнул на землю и поспешил в парк. Через несколько минут туда прибежала Таня.
— Алеша, какой ты молодец, что пришел! — она протянула ему руку. — А я только вчера приехала. У тебя все хорошо?
Алешка безнадежно махнул рукой.
— Работаю с Форсистовым, помогаю ему славу добывать. А когда хотел обо всем рассказать, так Шугай меня прогнал.
— Прогнал?
— Да. В милицию, говорит, иди!
— Странно… Тут что-то не то, Алеша. Не знает Шугай, что ты Лопатин. Вчера вечером он заходил к нам и ничего не сказал Георгию Петровичу. Тут что-то другое… Но что бы ни было, Алеша, нельзя больше быть под чужой фамилией. Хочешь, пойдем вместе и все расскажем папе.
— Не пойду! Шугай прогнал и Георгий Петрович прогонит. Нет, вернусь к Форсистову, а там будь что будет!
— Алеша, ты совсем запутаешься…
— Уже запутался.
— Я прошу тебя, ну пойдем к папе.
— Не пойду.
— Ты мне друг, Алеша?
— Все равно не пойду.
— Значит, не друг!
— И не надо! — крикнул Алешка и побежал через парк к станции. Он был зол на себя. У него просто нет воли пойти и во всем сознаться. И чем больше Алешка презирал себя, тем был упрямее. Пусть он трус, пусть обманщик. Ему даже хотелось, чтобы кто-нибудь его схватил и доставил в милицию. Вот будет дело на весь район, на всю область! Ишь, чего захотел — в пятнадцать лет стать трактористом!
Харитон встретил Алешку настороженно.
— Ты где ночь пропадал?
— На рыбалке.
— Поешь да спать иди. А на меня не сердись. Нам надо друг за дружку держаться.
Форсистову везет
Алешка наблюдал за Форсистовым. Что, Харитон Дорофеевич, приходится крутиться? Работай, крепче работай! Шугая не так-то легко обогнать, даже если приписывать себе выработку сменщика.
Форсистов старался использовать каждый час, каждую минуту. Теперь они жили в поле, в шалаше. Глаша приносила завтрак, обед и ужин. Алешка отрабатывал свою смену и, кроме того, вел уход за трактором. Но он был доволен. В шалаше у лесной опушки Алешка чувствовал себя в большей безопасности, чем в деревне. Пусть ищет милиция! А найдет, — не поймает. Он убежит! В лес? Нет, не в лес… Он знает, куда бежать, где никто его не разыщет. Но вот что удивительно: его ищут, а найти не могут. А ведь чего проще: вот черепановская бригада, вот тракторист Форсистов, а он, Алешка, у него в стажерах. Он, да не он. Он ведь Николай Лопатин, а ищут Алексея Левшина. Ну и что же? Разве Шугаю не известно, что они обменялись документами? Нет, тут что-то другое. Недаром Таня сказала, что Шугай про фамилию ничего не знает. Но в чем же тогда дело?
Июньским вечером Алешка сидел в шалаше и издали наблюдал, как Харитон огибает край делянки. Потом он закрыл глаза и на слух представил себе, что делает старший тракторист. Легкий гул сменился тяжелым рокотом, — значит, включил автомат плуга, начал пахоту. Первая скорость, вторая. Полегче, Форсистов, переключай скорость! Куда рвешь? Иль не чувствуешь, что под лемех попал камень-топляк! Трактор все ближе и ближе. Против березы, идет ложбинкой, опять на горку. Угадал? Алешка открыл глаза. Ну, конечно! Харитон шел прямо на него.
Но эта игра скоро наскучила. Не сходить ли в деревню? Нет, Форсистов не отпустит. А вдруг с трактором что-нибудь случится? Пока бежишь туда и обратно, — сколько времени пройдет. Хоть бы Володька пришел. Как на тракторе ездить, — все тут, а когда ему, Алешке, скучно, — никого. Днем хоть почитать книжку можно. А вечером? В шалаше темно. Только виден в прорези кусок сумеречного летнего неба. Алешка ложится на ворох сена и закрывает глаза. Где Таня? Почему она не приезжает? Обиделась! Ну хорошо. А если бы он сознался, пошел к Георгию Петровичу, — лучше было бы? Прогнали бы — и вся недолга! А может быть, она решила: что дружить с обманщиком! Ты же ей чужой! Она и знать тебя не хочет.