— Да ведь узнают меня, Харитон Дорофеевич! — чуть не плача, сказал Алешка.
— То-то и оно. Значит, так сняться, чтобы не узнали.
— А что, если морду вымазать?..
— Так он и будет тебя чумазым фотографировать!
Некоторое время они сидели молча, Алешка вдруг вскочил и сказал, не скрывая досады.
— Эх, дурак я, дурак!
— Ты о чем?
— Да про Лопату…
— Постой, постой. И то верно! — обрадовался Форсистов. — Именно он-то нам и требуется! А ну, Алешка, сегодня не до пахоты. Пошли Кольку искать.
— А вдруг не найдем?
— Должны найти: умрем, но найдем. И запомни, Алешка: кому-кому, а тебе без Кольки совсем крышка. Ты думаешь, это Лопатин из училища сбежал? Кого ищут — его ищут? Шалишь, это тебя ищут, Левшина! А тут здрасте — портретик в районной газете. Пожалуйста, вот он самый беглец! Держи его, лови! А сыщем Кольку, все будет в порядке. Потребуют тебя, — я Кольку подставлю, потребуют Кольку, — тебя. Тьфу ты, я и то между вами путаться начинаю.
Форсистов и Алешка прямо с поля направились на поиски. Они перебрались через речку и пошли в деревню, где жила какая-то Колькина родня. Лопатина они нашли на берегу. Он ловил рыбу и был очень увлечен этим занятием.
— Здорово, рыболов, — Форсистов хлопнул Кольку по плечу. — Ловить не переловить, носить не переносить, товарищ Левшин.
Колька даже не удивился, увидев перед собой Форсистова. Он спокойно потянул удочку, насадил на крючок нового червяка и, поплевав, закинул в воду.
— Я теперь опять Лопатин, — сказал он таким тоном, словно давая понять, что все, что было с ним раньше, его уже не касается.
Харитон усмехнулся:
— Нехорошо старых друзей забывать…
— Зачем пришел? — перебил Колька.
— Дурак ты, Колька! Иль не читаешь газеты? Я знатным человеком стал, а ты спрашиваешь — зачем пришел? Да чтобы тебя сделать таким. Мы, брат, старых друзей не забываем. Пойдешь ко мне?
— А как же Алешка?
— До осени втроем поработаем. А осенью, как наперед выйду, подамся в участковые механики. Чуешь, какая рука у тебя в МТС будет? А рука тебе нужна.
Колька колебался. Черт его знает, этого Форсистова — насулит нивесть что и обманет. Нет, лучше не связываться с ним. Еще хуже будет. Но все же спросил:
— А что делать-то? На прицепе ездить?
— Часика два в день поездишь.
— А харч?
— Харч мой! Не плохой харч, спроси Алешку.
— Ладно, завтра приду.
— Смотри не обмани! У меня такое правило. За друга голову отдам, а недругу сам голову сверну.
Когда на следующий день в Черепановку прибыл фотограф газеты, Форсистов повел его в поле.
— Вот мой ученик Лопатин, — сказал он, показывая на Кольку.
— А кто же пашет вон там на тракторе? — спросил фотограф.
— Секрет, но вам, так и быть, скажу. Вы думаете, у меня один ученик? Целая школа. Забота о кадрах.
— Тогда попрошу вас и вашего сменщика на машину. Я думаю два снимка сделать. Тема такая: учитель и ученик. А потом ученик-мастер. Так сказать — сам с усам! — И фотограф весело рассмеялся.
Захватив Кольку, Харитон вместе с фотографом пошли навстречу трактору. Алешка охотно уступил свое место Лопатину и, присев на борозду, стал наблюдать за фотографом. А тот уже распоряжался.
— Вы, Харитон Дорофеевич, станьте вот здесь, а Коля пусть откроет дверцу и наклонится к вам. Экспозиция будет наполнена движением и внутренним смыслом. Так сказать, инструктаж прямо в борозде.
Однако, когда фотограф прицелился, Форсистов остановил его.
— Постойте одну минутку! Разве можно так? В грязных комбинезонах, без галстуков. Очень некультурно. Надо сначала переодеться.
— Да ведь вы в поле.
— Мы-то, верно, в поле, да портрет будет в газете! — Тут же приказал Алешке: — Жми до дому и неси Кольке свои штаны и рубашку. А еще скажи Глаше, чтобы прислала и мой костюм. А галстуков и на меня, и на Кольку захвати! Живо!
Алешка не замедлил выполнить приказание и через час натура для съемки была готова. Харитон был в восторге.
— Внимание! Прошу приготовиться! Чуть-чуть поправьте галстук! Вот так! Не смотрите на меня! Готово. Нет, еще раз! Перестрахуемся. Все в порядке.
Наконец съемка была закончена, фотограф уехал, и жизнь в шалаше потекла спокойно, деловито, где каждый не проявлял особой любви к другому, но понимал, что в его интересах жить со всеми сошалашниками тихо и мирно. Но при всей заинтересованности в мирном сосуществовании мальчишки нет-нет, да и поддевали друг друга.
— Кухарь-пахарь, ты после обеда что будешь делать: мыть посуду или на тракторе поедешь? — спрашивал Алешка.
— Тебе какое дело? — огрызался Лопатин.
— Охота поучиться у мастера, — улыбаясь продолжал Алешка, держа перед собой газету, где был напечатан Колькин портрет. — И как это ты за две недели, что Харитона Дорофеевича не было, весь пар вспахал? Небось трудно было?
— Ну чего расшумелись, что воробьи в вениках? — вмешивался Харитон. Но ребята унимались не сразу, и Форсистов переходил к угрозе: — Вот накидаю обоим — потом сочтетесь! Сказал хватит, — значит, кончено! А ежели кто в деревне спросит — как так, ты, Алешка, работал, а поместили Колькин портрет, — так говорите, фотограф ошибся.
— Известно, в газетах всегда что-нибудь перепутают, — нарочито серьезно отвечал Алешка и тут же предупредил Лопатина. — Только смотри, герой, не забудь воду в радиатор налить.
Но в общем Алешка по-прежнему считал Кольку своим другом и даже мысленно упрекал себя: «Ну чего придираешься? Если бы не Лопата, давно бы тебя из МТС прогнали». И было даже жаль Кольку. Не везет ему в жизни. Мечтал уехать из деревни, а пришлось вернуться. И когда в обед Форсистов ушел по каким-то своим делам в Черепановку, Алешка подсел к Лопатину и сочувственно проговорил:
— Коля, а Коля, ты как, совсем сюда приехал или обратно думаешь в город поехать?
— Ничего я не думаю, — резко ответил Колька. — Чего мне думать?
— А где жить-то будешь?
— Где придется! Надоело все! — И, неожиданно сжав кулаки, выкрикнул: — А ты знаешь, как лучше всего утопить человека? До воды не допускать! Вот как! А придет время самому плыть, — сразу ко дну пойдешь. У, душегубы, — простонал Колька, обращаясь неизвестно к кому, и, упав лицом в траву, заскрипел зубами. — В яму загнали… В яму… А я, дурак, дался им.
Алешка начинал догадываться. Колька бежал из училища совсем не потому, что боялся дядю Ивана. Произошло другое, что заставило его бросить в речку документы и скрываться. Алешка даже побаивался его.
С тех пор, как в шалаше поселился Колька Лопатин, пахота шла чуть ли не круглые сутки. Алешка хорошо понимал, почему так стараются Колька и Форсистов. Колька, — чтобы остаться при тракторе, а Харитон, — чтобы набрать. необходимые ему гектары и перейти в механики. Алешка чувствовал, что Форсистов боится его и подумывает, а не прогнать ли, пока не поздно? Пусть едет, куда хочет, в МТС даже не заметят. Ведь Колька за него останется. Но поди-ка, останься с одним Колькой! Как обгонишь тогда Шугая?
Однажды днем Форсистов и Алешка зашли в правление, чтобы договориться о переброске трактора на разделку залежной земли. Неожиданно к дому подъехала легковая машина; в ней сидел Черешков. Алешка едва успел спрятаться за перегородку.
— Харитон Дорофеевич, а я к вам, — сказал директор МТС, входя в комнату и здороваясь с трактористом. — Ну, где тут ваш помощник? Мне сказали, что вы с ним в правление пошли.
— Только что тут был. Поди-ка уследи за пострелом.
Алешка не стал ждать, когда его обнаружат, выпрыгнул в окно и побежал в поле. Но он не рассчитал. Он не думал, что Георгий Петрович поедет и в поле. А Форсистов не предполагал, что Алешка спрячется от директора в кабине трактора, и спокойно повез начальство к трактору.
Алешка догадался о грозящей ему опасности, когда машина Черешкова появилась на пригорке. Он хотел заглушить мотор и юркнуть в кусты, но было уже поздно. Не проехав и ста метров, Черешков вышел из своей «Победы» и, не обращая внимания на Харитона, широким шагом направился к трактору. Тут не только нельзя уже было спрятаться, но не оставалось даже времени вымазать лицо, как советовал ему в таких случаях делать Харитон. Ну что ж, пропадать так пропадать! Под конец хоть показать, как он может вести трактор. И, прищурившись на растущую вдалеке березку, Алешка повел машину, словно по ниточке.