— Извините, сэр, я дослушаю ваш рассказ как-нибудь в другой раз, — произнёс курьер и шатаясь поднялся с места. — Я надеюсь найти свежую лошадь в Чичестере. Время не терпит. Работайте же для великого дела или будьте вечно рабами. Прощайте.
Он вскарабкался на седло и помчался карьером далее по лондонской дороге.
— Ну, Михей, настало тебе время ехать, — торжественно сказал отец. — А ты, жена, не плачь, а лучше ободряй сына радостными словами и весёлым лицом. Мне нечего говорить тебе, чтобы ты сражался мужественно и безбоязненно за святое дело. Если война дойдёт до этих мест, твой старый отец также сядет на коня и будет сражаться с тобою рядом. А теперь преклоним колена и будем умолять Всевышнего о том, чтобы Он ниспослал вам Свою помощь в этом трудном походе.
Мы все стали на колени в низкой комнате, и старик прочёл горячую, страстную молитву о ниспослании победы. Даже теперь, после стольких лет, эта картина живо стоит перед моими глазами. Я вижу перед собою суровое морщинистое лицо отца. Он стоит на коленях, сдвинув брови, и в пламенной молитве сжимает свои мозолистые руки. Мать моя стоит на коленях рядом с ним; слезы струятся по её доброму, кроткому лицу. Она с трудом сдерживает рыдания, боясь сделать ими мою разлуку с родным домом ещё более тяжёлой. Маленькие дети находятся уже в своей спальне наверху, и мы слышим топот их босых ног по полу. Саксон стоит на коленях, облокотясь руками на сиденье дубового стула. Его длинные ноги волочатся по полу, а лицо он закрыл руками. При колеблющемся свете висячей лампы я гляжу на предметы, знакомые мне с самого детства: на скамью перед очагом, на стулья с высокими спинками и жёсткими ручками, на чучело лисицы над дверью, на картину, изображающую христианина, который, стоя на горе Веры, смотрит на Обетованную Землю. Все это, взятое в отдельности, пустяки, но вместе составляет то удивительное целое, которое мы называем своим домом. Свой дом — это всемогущий магнит, который привлекает сердце скитальца из самых дальних концов земли. Увижу ли я этот уголок, или мне придётся его видеть только во сне? Да, я оставлял это тихое убежище и шёл навстречу буре.
Молитва была кончена. Все мы встали, за исключением Саксонг, который с минуту, а то и более, продолжал стоять на коленях, закрыв руками лицо. А затем он быстро вскочил на ноги. Я сильно подозреваю, что Саксон во время молитвы заснул, но сам он объяснял, что стоял на коленях несколько дольше потому, что читал добавочную молитву.
Отец возложил на мою голову руку и призвал на меня благословление неба. Затем он отвёл в сторону Саксона, и я услыхал звон золота. Из этого я заключил, что отец дал Саксону денег на дорогу. Мать прижала меня к своему сердцу и всунула мне в руку небольшой листок бумаги.
— Эту бумажку ты прочти в свободное время, — сказала она, — я буду счастлива, если ты станешь исполнять наставления, которые на ней написаны.
Я обещал матери исполнить её просьбу, а затем, вырвавшись из её объятий, вышел на тёмную деревенскую улицу. Мой длинноногий товарищ следовал за мной.
Было около часа утра, и все жители села давно спали. Мы миновали «Пшеничный Сноп» и дом старого Соломона. Что бы сказали мои друзья, если бы увидели меня в полном воинском снаряжении? Вот и дом Захарии Пальмера. Конечно, и он спит. Но нет, дверь внезапно растворилась, и плотник выбежал на улицу. Его длинная белая борода развевалась, так как дул свежий ночной ветер.
— Я ждал вас, Михей! — воскликнул он. — Мне говорили о высадке Монмауза, и я догадался, что вы не станете терять времени. Благослови вас Бог, мой мальчик, благослови вас Бог! У вас сильные руки, но мягкое сердце. Вы добры к слабым и суровы к угнетателям. Знайте, что любовь и молитвы всех тех, кто вас знает, будут с вами.
Я пожал его протянутую руку, и мы двинулись далее. Не раз я оглядывался назад. Старик продолжал стоять, говоря нам свои добрые пожелания. Это был последний человек, которого я видел в своей родной деревне.
Через поля мы добрались до дома Витера, того фермера-вига, у которого находились наши лошади. Здесь Саксон надел кольчугу и каску. Лошади ожидали нас уже осёдланные и взнузданные, ибо отец, как только узнал о высадке Монмауза, сейчас же дал знать Витеру, что лошади скоро понадобятся. В два часа утра мы, вооружённые и верхами, уже подъезжали к Портсдаунской горе, направляясь в мятежный лагерь.
Глава VIII
На войну
Взобравшись на Портсдаунскую гору, мы оглянулись. Налево, внизу, виднелись огоньки Портсмута и очертания кораблей в его гавани, а направо Бэрский лес весь пылал.
Это зажгли костры, игравшие роль сигналов. Население извещалось о вторжении неприятеля. На вершине Ботсера пылал целый столб огня; огни, постепенно умножаясь, уходили на север в Беркширское графство и в восточную часть Суссекса. Сигнальные огни состояли из громадных куч хвороста и смоляных бочек, воткнутых на высокие шесты. Около Портчестера нам пришлось проехать совсем близко от одного из этих сигнальных костров. Сторожа, заслышав топот лошадиных ног и звяканье оружия, громко закричали «ура». Они приняли нас за королевских офицеров, отправленных на запад.
Саксон, как только оставил порог нашего дома, сейчас же снял с себя маску благочестия, в которой он щеголял перед отцом. В то время как мы галопировали в темноте, он отпускал двусмысленные шуточки и распевал не всегда приличные песни.