Вначале там и сям мелькали огоньки, свидетельствующие о том, что мы находимся недалеко от человеческого жилья, но потом огоньки становились все реже и реже. Только вдали виднелся тёмный туманный горизонт.
Из-за туч показался месяц, и лучи его стали слабо освещать степь, покрытую целыми облаками тумана. Благодаря этому свету мы могли теперь различать дорогу, которая сливалась с давящей её со всех сторон степью.
Мы решили, что погони не будет. Всякие опасения миновали, и мы замедлили ход. Рувим потешал нас рассказами о том, какое возбуждение было вызвано в Хэванте нашим отъездом…
И вдруг в ночной тишине мы услышали глухое топанье лошадиных копыт. Саксон немедленно же спрыгнул на землю и стал напряжённо прислушиваться.
— Клянусь сапогами и седлом! — воскликнул он, снова вскакивая на лошадь. — Они следуют за нами по пятам! По слуху, их двенадцать всадников. Нам во что бы то ни стало надо от них отделаться или прощай-прости Монмауз!
— Дадим лошадям полную свободу! — заметил я. Мы дали шпоры и помчались по тёмной степи. Ковенант и Хлоя были совсем свежие и шли карьером без всяких с нашей стороны принуждений. Но лошадь нашего друга, утомлённая целодневной ездой, начала тяжело дышать. Было совершенно ясно, что долго она не выдержит. Зловещий топот позади нас продолжал раздаваться, и время от времени мы его явственно слышали.
— А ведь лошадь твоя долго не выдержит, Рувим, — тревожно сказал я своему другу.
Лошадь Рувима споткнулась, и мой приятель чуть не полетел через её голову.
— Старая лошадка совсем расклеилась, — печально произнёс Рувим, — мы сбились с дороги, и она, бедняжка, не может скакать по неровному грунту — это для неё чересчур.
— Да, мы сбились с дороги, — подтвердил Саксон, оглядываясь через плечо. Он ехал немного впереди… — Но имейте в виду, что и голубые мундиры ехали весь день и их лошади тоже долго не продержатся. Но как это они, во имя неба, угадали, по как9Й дороге мы едем?
И словно в ответ на этот вопрос далеко за нами вдруг прозвучала в ночной тишине чистая, напоминающая звон колокольчика нота. Эта нота постепенно ширилась и росла, и, наконец, весь воздух наполнился её гармонией.
— Ищейка! — воскликнул Саксон.
Вслед за первой нотой последовала вторая, более резкая и пронзительная, а затем послышался лай. Сомнений не оставалось.
— Это другая! — промолвил Саксон. — Они взяли с собой тех самых собак, которых мы видели у собора. Черт возьми, Кларк, могли ли мы думать тогда, что через несколько часов они будут преследовать нас же самих.
— Мать Пресвятая! — воскликнул Рувим. — А я-то было собирался умирать на поле битвы, — вместо этого приходится играть роль собачьего мяса. Это не того, это — против уговора.
— Они ведут собак на своре, — сказал сквозь зубы Саксон, — если бы они спустили их, те скрылись бы в темноте. Эх, кабы где-нибудь поблизости речка была — мы бы их сбили со следа.
— Слушайте! — воскликнул Рувим. — Моя лошадь дольше нескольких минут этим аллюром идти не может. Если я стану, вы двигайтесь, а обо мне не беспокойтесь, так как собаки не по моему следу идут, а по вашему. В подозрении у них состоят лишь два незнакомца, останавливавшиеся в гостинице, а обо мне и речи нет.
— Ну нет, Рувим, мы должны и жить, и умирать вместе, — ответил я грустно. Я видел, что лошадь его все больше и больше слабела. — Теперь темно, они различать людей не станут и отлично отправят тебя на тот свет.
— Будьте мужественны, — крикнул старый солдат, ехавший теперь в двадцати ярдах впереди, — мы слышим топот погони так ясно потому только, что ветер дует в нашем направлении, но нас они, я готов держать пари, не почуяли до сих пор. Мне думается, что они поехали тише.
— Да, топот копыт не так явственен, как прежде, — сказал я радостно.
— Этот топот до такой степени неявственен, что я перестал даже его слышать, — подтвердил мой товарищ.
Мы остановили истомлённых лошадей и стали прислушиваться, но до нас не доносилось ни звука. Только ветер тихо шелестел в вереске да уныло кричал козодой. За нами расстилалась необъятная равнина; половина её была освещена луной, другая половина оставалась погруженной в ночную тень. На тусклом горизонте не видно было никаких признаков жизни и движения.
— Или нам удалось их сбить со следа, или же им самим надоела погоня и они вернулись назад, — заметил я. — Но скажите, что это такое с нашими лошадьми делается? Мой Ковенант храпит и дрожит всем телом.
— Моё бедное животное совсем загнано, — заметил Рувим, наклоняясь вперёд и гладя потную шею лошади.
— А все-таки отдыхать нам нельзя, — сказал Саксон, — опасность ещё не миновала. Вот проедемте ещё милю-две, тогда будем в полной безопасности… Однако, черт возьми, не нравится мне это!..
— Что вам не нравится?
— А вот то, что лошади-то наши дрожат. Животные иногда видят и слышат куда больше нас, людей. Я бы вам порассказал кое-что из собственного опыта. Когда я служил на Дунае и в Политикате, я видел кое-что поучительное в этом роде. Рассказывать мне только некогда — вот беда. Итак, вперёд, господа, а отдохнём после.
Мы дали шпоры лошадям, и они, несмотря на усталость, бодро двинулись вперёд по неровному грунту. Ехали мы таким образом довольно долго и, наконец, остановились. Нам хотелось отдохнуть, и мы стали поздравлять друг друга с тем, что благополучно избавились от наших преследователей.
И вдруг, когда мы уже собирались отдыхать, где-то совсем близко от нас раздался похожий на звон колокольчика лай. На этот раз лай был гораздо громче, чем прежде, не было никакого сомнения в том, что собаки следовали за нами по пятам.
— Проклятые псы! — воскликнул Саксон, пришпоривая лошадь и пускаясь снова в дорогу. — Я так и думал, что они спустили собак со своры. Теперь мы от этих дьяволов никуда не спасёмся, надо только поискать удобного места, где бы мы их могли достойно встретить.