Серебряные полосы мелькали все чаще и чаще, глухой шум превращался в топот и оглушительный рёв, и вдруг белая завеса тумана точно разорвалась, и мы увидели нескончаемые ряды королевской кавалерии, которая неслась прямо на нас.
На нас словно катилась громадная морская волна. Перед нами сверкали и переливались лазурь, пурпур и золото. Это было замечательное, поразительно величавое зрелище. Прямо глаз оторвать было нельзя. Движение этого огромного количества всадников происходило быстро, плавно и в полном порядке. Получалось такое впечатление, что на вас движется неотразимая сила. Эта громада двигалась на нас стройными, сомкнутыми рядами. Мы видели развевающиеся знамёна, косматые гривы коней, блеск стали…
Два фланга этой несущейся на нас армии были скрыты туманом.
Впечатление этой лихой атаки усиливалось по мере того, как драгуны приближались. Звяканье оружия и сбруи, крепкая ругань солдат, топот копыт – все это производило такое действие, точно вас готов смести с лица земли страшный вихрь. И что противопоставить этому вихрю? Только пику семи футов. Да, нужно многое, чтобы не растеряться в такую минуту, чтобы сохранить руки крепкими, а сердце спокойным.
Но как ни прекрасно было зрелище кавалерийской атаки, нам, как вы можете легко догадаться, милые дети, некогда было им любоваться. Саксон и Бюйзе бросились к пиконосцам и стали их выстраивать. Был устроен сомкнутый строй в три ряда, по немецкому обычаю. Первый ряд стоял на коленях, второй наклонившись, а третий – прямо. Образовалась таким образом целая щетина из пик. Стоявшие около нас таунтоновцы образовали тёмное кольцо, блестевшее сталью. В середине этого кольца стоял сам досточтимый мэр. Мне он был виден с моего места. Его белая борода развевалась по ветру, и он говорил что-то своим высоким голосом.
А рёв несущейся на нас волны делался все громче и громче.
– Крепче держись, молодцы! – скомандовал Саксон громовым голосом.
– Концы пик упри в землю! Упрись на правую ногу! Не отступай ни на дюйм!
Рёв покрыл все звуки, и живая волна нахлынула на нас.
У меня нет никакой надежды, чтобы я мог вам описать, как все это происходило… Я помню, что трещали древки пик, я помню пронзительные крики и страшные, точно задыхающиеся стоны, я слышал фырканье лошадей и звяканье сабель, ударяющихся о пики. У меня у самого осталось от всего этого неопределённое и тусклое воспоминание, и поэтому я не могу передать вам в точности своих впечатлений. Попав в такую кашу, нельзя наблюдать за всем сражением, но зато эпизоды битвы, виденные собственными глазами, запечатлеваются в памяти навсегда.
Я помню только клубы дыма. Через эти облака показывались стальные каски и свирепые лица солдат. Помню также красные ноздри коней, поднимавшихся на дыбы и пятившихся от стальной щетины пик.
Я точно вижу перед собой молоденького безбородого офицера. Он ползёт на четвереньках под косами наших крестьян, они рубят его, и он громко стонет… Я вижу также перед собой широколицего бородатого драгуна на серой лошади. Он подскакал к нашим косиньерам и хочет прорваться через их ряды. Он не может прорваться и ревёт от бешенства…
Эти маленькие ужасные подробности не забудешь до самой смерти. Я даже хорошо запомнил, что у этого драгуна были большие, белые зубы и ярко-красные десны. Рядом с ним стоял белолицый драгун с тонкими губами. Он перегнулся через шею лошади и замахнулся на меня саблей. При этом он ругался так, как могут ругаться только драгуны.
Да, эти образы встают передо мной всякий раз, когда я вспоминаю об этой свирепой схватке. Я рубил направо и налево, забывая о том, что надо защищать себя. Вокруг меня стоял сплошной гул, слышались крики и стоны. Благочестивые восклицания крестьян перемешивались с ругательствами солдат. Голос Саксона, ободрявшего пиконосцев, покрывал собою все.
И наконец туча всадников поползла назад, кружась по лощине. Мои товарищи испустили крик торжества. Сэр Гервасий, стоявший со мной рядом, протянул мне открытую табакерку. Да, мы отразили лучшую в Англии конницу, мы могли гордиться собой.
Но, к сожалению, далеко не вся наша армия могла хвалиться, подобно нам, победой. Только избранные отряды смогли отразить натиск тяжёлой конницы, нападение закованных в сталь воинов. Крестьяне из Фрома были буквально изрублены и стёрты с лица земли. Многие из них, отступая перед неудержимым напором врага, были сброшены в тот самый рейн, которой остановил наше ночное наступление. Другие были изрублены и лежали кучами на поле. Это была ужасная картина. Только очень немногие из крестьян Фрома избежали злой судьбы своих товарищей, присоединившихся к нам. Что касается горожан Таунтона, то они удержались, но ряды их значительно поредели. Перед их кольцом лежала целая гора коней и всадников, что свидетельствовало о силе атаки и о бешенстве сопротивления.