– Они ссылаются на alibi, ваше сиятельство.
– Ага! Все мерзавцы любят доказывать alibi. Свидетели у них есть?
– Как же, милорд, у нас есть список – целых сорок свидетелей. Свидетели ждут внизу. Многие из них приехали издалека, бросили занятия и истратили деньги.
– Кто такие эти свидетели? Кто они такие? – закричал Джефрис.
– Все это крестьяне, ваше сиятельство: крестьяне, фермеры, соседи этих бедных людей. Они хорошо знают обвиняемых и могут дать показания, которыми будет вполне выяснена их невиновность.
– Крестьяне и фермеры! – воскликнул Джефрис. – Люди того же сословия, из которого вышли бунтовщики. Кто станет верить присяге подобных негодяев! Все это пресвитериане, враги, сомерсетские бродяги, кабацкие завсегдатаи! Это друзья и приятели подлецов, которых мы здесь судим. Они, наверное, вместе, за пивом, сговаривались, как показывать на суде. О, негодяи и плуты!
– Неужели вы. не хотите выслушать свидетелей, милорд?! – горячо воскликнул Гельсторп.
Наглость Джефриса возмутила его, и он устыдился на минуту —собственной робости.
– Я не хочу видеть этих ваших свидетелей, господин!.. – бешено крикнул Джефрис. – Если я в чем сомневаюсь, так это в том, не должен ли я посадить на скамью подсудимых всех этих свидетелей, обвинив их в попустительстве и пособничестве в измене. Я думаю, что должен поступить так из любви и преданности к моему доброму господину. Секретарь, занесите слова о добром господине в протокол.
– Ваше сиятельство, – воскликнул один из обвиняемых, – я имею свидетелем мэстера Джонсона из Нижнего Ставея. Он хороший и испытанный тори. Кроме того, за меня может поручиться священник, мэстер Шеппертон.
– Тем хуже для них, что они впутались в такое грязное дело, – ответил Джефрис, – вот полюбуйтесь, господа присяжные заседатели! Какие времена настали. Священник и сельское дворянство выступают в защиту измен и бунта. Да, видно, последние времена наступают. Обвиняемый, вы, должно быть, принадлежите к разряду самых опасных и злокозненных вигов. Вы умеете сбивать с пути истинного очень порядочных людей.
– Но выслушайте меня, милорд! – воскликнул обвиняемый.
– Вас выслушать, ревущий телёнок? – крикнул судья. – Да мы только тем и занимаемся, что вас выслушиваем. Вы, должно быть, вообразили, что находитесь на своём еретическом сборища? Ах вы, негодяй, разве можно так орать в зале королевского суда? Я должен вас слушать, скажите пожалуйста. Я вот лучше потом послушаю, когда мне расскажут, как вы на верёвке болтались!
Один из коронных обвинителей встал с места. Товарищи его усиленно зашуршали бумагами.
– Мы, обвинители короны, ваше сиятельство, – начал он, – не находим нужным дальнейший опрос обвиняемых и свидетелей. Мы уже достаточно ознакомились с гнусными и вопиющими подробностями этого заговора против отечества. Люди, находящиеся перед вашим сиятельством на скамье подсудимых, почти все признали себя виновными. Те же, которые продолжают запираться, не представили никаких доказательств своей невиновности. Ясно, что они повинны в тех гнусных преступлениях, в которых они обвиняются. В силу этого представители обвинения заявляют, что следствие может считаться законченным и что присяжные заседатели могут произнести вердикт относительно всех находящихся здесь обвиняемых.
Джефрис глянул на старшину присяжных и спросил:
– Каков будет вердикт?
Старшина присяжных поднялся с места и, ухмыляясь, произнёс:
– Виновны, ваше сиятельство. Присяжные закивали головами и стали, смеясь, перешёптываться.
– Ну, конечно, конечно, они виновны, как Иуда Искариотский! – воскликнул судья, торжествующе глядя на толпу стоявших перед ним крестьян и горожан. – Пристав, пододвиньте их немного поближе. Я хочу их рассмотреть. Ага, лукавцы, попались теперь? Вы изобличены и не можете никуда спастись. Ад уже ожидает вас. Слышите ли вы? Вы не боитесь ада?
Этот человек был словно одержим дьяволом. Говоря эти слова, он хлопал рукой по красной подушке, лежавшей перед ним, и все его тело извивалось от сатанинского смеха. Я поглядел на товарищей, У всех лица были словно мраморные. До такой степени они были неподвижно спокойны. Напрасно судья старался испугать их, напрасно он жаждал увидать слезы на глазах и дрожащие губы. Этого удовольствия он не получил.
– Если бы была моя власть, – продолжал Джефрис, – ни один из вас не остался бы в живых. Все вы болтались бы на верёвках. Да и не вас одних я повесил бы, изменники. Я истребил бы всех, кто сочувствует вашему гнусному делу, я повесил бы всех, которые служат ему только на словах, которые осмеливаются вступаться за изменников и бунтовщиков. О, будь моя власть… Суд в Таунтоне остался бы навсегда памятным! О, неблагодарнейшие бунтовщики! Слышали ли вы о том, что наш мягкосердечный и сострадательный монарх, лучший их людей… секретарь, занесите эти слова в протокол… по предстательству великого и доброго государственного деятеля, лорда Сундерлэнда… секретарь, занесите и эти слова… сжалился над вами? Неужели и это вас не смягчило? Неужели и теперь вы себя не презираете? Я говорю, что, помышляя об этом милосердии монарха…