Первая воспитательница говорит что-то ещё. Кажется, про то, что все люди разные. Вернее, не кажется, – так и говорит. Но я не хочу быть жертвой и не хочу жалости, я улыбаюсь и продолжаю пятиться к дверям. И тогда говорит вторая:
– Мне в первый или второй день сказали написать докладную. Я до сих пор себя чувствую неловко….
В моей голове щелкает и я на мгновение удивляюсь. Она тоже написала? Не может быть! И… ещё больше убеждаюсь в правильности своего выбора. И вспоминаю Сапкоса из «Сахарного ребёнка».
– Кто вожатую слушает, а у кого и своя голова есть …, – говорил он.
– Я прощаю тебя, – глажу руку Тане (её зовут Таня). И понимаю, что говорю пафосные вещи.
Мне становится стыдно и не по себе. Что я тут устроила?! Не хватало ещё, чтобы людей мучило чувство вины после меня. Нет, я не останусь. Лучше уеду. Не хочу больше никак разговоров. И признаний. Лучше – неведение.
– Ты, как только ушла, Игорь Владимирович первый же сказал: «Это не дело, что педагог уезжает!» – продолжает первая (Лена) скороговоркой рассказ про тот самый педсовет.
– Да-да, директорша как ушла, мы так до конца всё и обсуждали, что тебе нельзя уезжать, – дополняет информацию Таня.
Значит, при директорше не обсуждали, щелкает у меня в голове повторно. Побоялись. Не понимаю этих людей. Читала как-то про иерархию на западе и востоке. На востоке начальству не смеют возражать, а, к примеру, в Америке – наоборот, дистанция между людьми на работе меньше. На равных почти. У нас, конечно, не Америка, но… Надо срочно делать ноги! Бог его знает, что ещё ожидать от таких высоких отношений. Но почему-то продолжаю стоять и слушать. Зачем? Тешу самолюбие? Жду, что все одумаются? И скажут – это нелепое недоразумение, мы ничего не писали на тебя…Мирошка уже несколько раз нетерпеливо дёрнула меня и за руку, и ногу.
– Там тётя Оля ждёт, ну пойдем уже!
– Спасибо, девочки, всего хорошего, – решаюсь, наконец, покончить с этим и устремляюсь я к выходу.
В комнате – опять испытание. Девочка (уборщица домиков) из соседнего номера – никогда не заглядывала, а тут …
– Ой, Вы уезжаете? Что-то случилось? Вы плакали?
– Ничего не случилось. Уезжаю. Не плакала, – говорю я искренне и правдиво. И хватаюсь за сумки. Нужно всего лишь донести до ворот. Дальше – свобода! Девочка вызывается помочь. Славно!
Топаем по улице. Дети кричат в след – они как раз вышли из столовой – спрашивают – Вы куда? Отвечаю невнятно. Что-то себе под нос. В надежде, что не расслышат. И прибавляю ходу. Спешу изо всех сил. Совсем не хочется показных зрелищ. Фухх, я за калиткой. И тут…
Позади кто-то вскрикивает – оборачиваюсь – стайка ребят несётся мне вслед с воплями:
– Не уезжайте! Пожалуйста! – это Таня с Леной постарались. Хотели как лучше, разумеется.
Ну вот, хотела незамеченной… Не вышло. Дети, минуя калитку, подлетают большой кучей и облепляют меня со всех сторон. Целый отряд. И просят, просят, просят остаться. Начинаю кукситься от слёз. И не очень понимаю, как остановить это безумие. Единственное, чего хочется – это провалиться сквозь землю.
И вновь «выручает» начальник смены. Со строгими глазками на лице и руками в карманах он неожиданно вырастает где-то сбоку (надо же, каков – снова следит?) и чего-то гневно кричит. Догадываюсь – дети вышли за территорию лагеря. Ну…, на самом деле – нет. Это только калитка, отделяющая от хозпостроек. И всё ещё территория лагеря. Но всё равно хорошо, что ругает. Вовремя. Мне на руку.
– Вас ругаю, – говорю девочке-вожатой, она стоит передо мной.
– А, всё равно! – дерзко отвечает она.
И я приятно удивляюсь её ко мне расположению. Но крики начальника смены всё же приносят результат. Потому что дети как-то неожиданно и сразу отступают. Послушные – отмечаю про себя. Иерархия. Дети, есть дети. Даже хорошо, что послушные. Но одна девочка словно не слышит и продолжает на мне висеть. Это Лера. Прошла всего неделя, а она так привязалась! Мы много времени провели вместе – готовили рубрику на утреннюю линейку. В голове пролетают воспоминания своих влюблённостей в учителей, воспитателей и просто в хороших взрослых. Прижимаю девочку крепче и отпускаю.
– До свидания, Лера, – говорю и смотрю на Апельсинку.
Она стоит совсем рядом, стоит и умиляется. А обычно ревновала, если кто-нибудь из ребят показывал свою симпатию. Потом, когда дети отходят, с восторгом говорит:
– Мама, а тебя все тут любят!
Не знаю – радоваться этому или огорчаться. Пожалуй, всё-таки, – радоваться. Мысленно благодарю своего спасителя – начальника смены с руками в карманах, восхищаюсь детской наблюдательностью и, что есть силы, шлёпаю к воротам, волоча за собой сумки. Ойй, мне же ещё за велосипедом возвращаться! К этим же постройкам. Очень надеюсь, что дети к тому моменту уже уйдут в корпуса.