Достала бабушкину спицу, залезла под гипс и шурую туда-сюда. Фууухх, облегчение какое! Из гипса вывалился синюшный сгусток. Ого, даже синяки сохнут под этой кольчугой! А сама прямо счастье испытываю невероятное после чесания. Всей своей шкуркой неокрепшей! Не то что от книг без картинок в двести страниц. И Жюль Верна читать не хочу! Ну его!
Так и не прочитала я в то лето ни одной библиотечной книги. Вот если бы я сама выбирала! Но кто ж меня хромую туда пустит? На руках что ли нести – людей пугать? А было у меня занятие поважнее.
– Мама, я, когда выздоровею, можно на последнюю смену поеду? Я же ещё успею попасть? – спрашивала я у мамы.
Мне почему-то после перелома очень-очень захотелось назад. Помню, что в лагере было скучно, заняться нечем, но когда я оказалась дома, почему-то все стало наоборот. Скука забылась, а все хорошее вспомнилось. Ребята, прогулки, игры.
– Почему, Мирошка, так всегда – всегда хочется туда, где совсем недавно было плохо?
– Неа, – говорит моя девочка, – А мне дома хорошо! Я назад в лагерь не хочу.
Я отмечаю дочкин прозорливый ум и продолжаю рассказ, как изо всех сил готовилась к поездке. Мне почему-то очень хотелось вернуться назад в лагерь, точно у меня там остались недоделанные дела. Я же не знала, что нога срастётся в аккурат к первому сентября, и никакой лагерь этим летом мне уже не светит. Но я жила надеждами – и это было здорово.
И полосовала мамины журналы. Все, какие нашла! «Крестьянка», «Домоводство», «За рулём». Ой, это уже папин. Я делала заготовки для бумажных гирлянд. И мечтала, что окончу их вместе с девочками из своего отряда.
Но делать как все – биться головой о стену, прыгать с водонапорной башни (или просто с башни, или с любой другой хозяйственной постройки) как все больше не стану! Социофобия особенной формы закрепилась во мне намертво.
– Чего-чего, – недоумевает Мирошка.
– Ай, мысли вслух, – задумчиво поясняю я.
«Допопошный гипс» мне сняли через полтора месяца и надели «башмачок с голенищем». Оставшиеся летние деньки я щеголяла на одной ноге и на костылях. Их, по случаю, одолжили у каких-то родственников. Я осваивала нехитрую конструкцию и, шкондыбая по нашему двору, жутко гордилась собой. Подумать только, – раненый боец!
– И что же – ты так и не научилась читать? – ухмыляется Мирошка.
– Ещё как научилась, к тому же, я уже умела, просто ленилась, – признаю я и понимаю, что только что сболтнула лишнее. Много лишнего. Станет она теперь читать про моря и путешествия! Жди, ага!
Но дочка уже усвоила. Смотрит на меня хитренько.
– А сейчас мы почитаем. Ты почитаешь, – говорю я…. Но Мирошки уже и след простыл. Ускакала на улицу. Скрылась от книг в просторах двора.
История промежуточная.
ЖИЗНЕУТВЕРЖДАЮЩАЯ
– Запомни: когда одно слово – это «название», а когда много – это «дефис», – обсуждает столовское меню со своими воспитанниками женщина «что за жизнь такая».
Это я снова про лагерь. Не даёт он мне покоя. Словно не раскрыта суть конфликта. Продолжу.
– Крем-брУле – это «дефис», – мгновенно просекает Мирошка.
Я в разговоры «за жизнь» не вмешиваюсь. Каждый поучает, как может. С учётом собственного угла зрения. Дефис, так дефис. А от крема-брюле я бы сейчас не отказалась. И даже просто от крема. Ванильного. Сладкого хочется до помутнения рассудка!
Мирошка ноет:
– Есть конфетка?
И катает во рту неведомо откуда взявшуюся ириску «Кис-кис». Дали девочки, упакованные в лагерь как надо предусмотрительными мамами. А у меня ирисок нету. Я непредусмотрительная мама. И крайне рассеянная.
Старая история – лето без сахара. Сладкие только чай и булки на полдник. «Дефисное меню» детского загородного лагеря. Пирог «Ля-банан», ватрушка «Съешь-мама-за-меня» и «Я-рыбу-не-люблю». Взрослым полдника не положено, но Мирошка не любит творога и любовно потчует ватрушкой голодную мать. А я хитренькая – специально заглядываю в столовую, хоть и не положено мне полника, – вдруг, что с королевского стола перепадёт? И перепадает.
Утром Мирошка скептически рассматривает квадратик омлета. Поразмыслив, хватает тарелку и отправляется к столу педагогов. Меняться с мамой. Стол для педагогов нам поставили на второй день. Не знаю, как ели другие, а я пристраивалась рядом с Апельсинкой или рядом с её воспиталками. Они не возражали. Во всяком случае, вслух. Потом – уже со столом – как-то присела по инерции. И сразу схлопотала замечание. От начальника смены.
– Педагоги у нас едят за отдельным столом!