— Напра-во! — доносился его зычный голос. — Равнения не вижу... Ать, два! Ать, два!.. Учить и учить вас, лодырей, надо..- Ать, два! Левой! Ать, два! Левой!.. А ну-ка, запевай!..
Правофланговый красавец трубач Виталий Ермолович звонким баритоном начал:
Дом горит, да все горит,
А народ-то все стоит.
И я тоже тут стою,
И как миленький гляжу.
И весь строй дружно с присвистом грянул:
Посмотрел вокруг себя:
Все в дыму, и нет огня.
Что же это за пожар,—
Только зря сюда бежал.
А Ермолович заливается, не жалея глотки:
Папироску закурил,
Но сосед остановил:
«Папироску потуши,
Дым-то вон, валяй, дыши».
И слаженный хор опять подхватил вслед за запевалой:
Тут пожарный на стене
Топором махает мне:
«Эй, чего ты, друг, стоишь?
Оглянись, ведь ты горишь».
Сделав небольшую паузу, Ермолович продолжал с лукавой усмешкой:
Я к пожарному скорей:
«Из кишки меня полей».
А пожарный мне в ответ:
«Только дым, огня-то...»
В этот момент Стяжкин увидел вышедших из казармы Геннадия Сидоровича, Киприяна, дядю Колю и Мишку. Хоть Мишка и старался укрыться за широкую спину Геннадия Сидоровича, однако брандмейстер сразу приметил незнакомую фигуру и тут же прекратил маршировку. Ермолович замер на полуслове.
— Почему беспорядок? — вскакивая с кресла, гаркнул Стяжкин и топнул ногой. — Что за посторонняя персона? Кто ее допустил без моего личного дозволения?.. Где Фалеев?
— Они-с в конюшнях с кузнецом, — несмело ответил из строя Ермолович.
— Фалеев!.. Сергеич! — нетерпеливо закричал Стяжкин и снова топнул.
Помощник брандмейстера Фалеев, узкоплечий горбоносый старик, прихрамывая, уже бежал по двору.
— Чего изволите приказать? — тяжело дыша, спросил он, остановившись около крыльца и вытянув руки по швам.
— «Чего изволите?» — передразнил помощника Стяжкин. — А вон чего! — и указал на Мишку.
Грозный бас брандмейстера, доносившийся до самой каланчи, его осанистая фигура, рыжие фельдфебельские усы и то, что все кругом боялись шелохнуться (Киприян даже заикал), по-настоящему напугало парня.
— Осмелюсь, доложить, — с дрожью пояснил Фалеев, повернувшись в сторону казармы и всматриваясь в Мишку, — я этого отрока не знаю.
— Не знаешь? — взревел Стяжкин. — Выходит, один я должен знать! Эй, Рожин! Тащи эту персону сюда!
— Идем, не страшись, — ободряюще шепнул упирающемуся Мишке Геннадий Сидорович.
Однако у Мишки ноги словно приросли, и Геннадию Сидоровичу пришлось взять его за шею и толкнуть вперед.
— Ну говори как на духу, что здесь делаешь? — плюхаясь в кресло, свирепо спросил парня Стяжкин и, почесав нос, предупредил:— Да не вздумай врать, живо патруль кликну и в контрразведку сдам.
— Господин брандмейстер, дозвольте, — осторожно сказал Геннадий Сидорович. — Мальца привел я.
— Ты?! — изумился Стяжкин.
— Я, — более смело повторил Геннадий Сидорович.
— Неужели ты, Рожин, думаешь, что старший топорник может позволять себе чего угодно? — вновь вскакивая, зарычал Стяжкин. — Это идиот Мартынов вас всех при Совдепии распустил! Но у меня вы узнаете, почем фунт лиха... Фалеев!
— Чего изволите? — вытянулся перед крыльцом дрожащий Фалеев.
— Господин брандмайор, — не обращая внимания на гнев Стяжкина, продолжал спокойно Геннадий Сидорович, — господин брандмайор (все в части знали, что Стяжкину льстило, когда его величали брандмайором), этот малец — сын моего годка Евлахи Босякова, погибшего за веру, царя и отечество.
— Какого Евлахи? — не понял брандмейстер. — Чушь несешь... Фалеев!..
— Господин брандмайор! — перебивая Стяжкина, торопливо заговорил Геннадий Сидорович. — В нашей части ведь кучера на одноконном бочечном ходу нет. Возьмите мальца...
— Мальца? Кучером? — недоуменно пробормотал Стяжкин и, повалившись в кресло, вдруг раскатисто захохотал на весь двор. — Мальца? Кучером?.. Ну и потешный ты, Рожин!.. Шут из тебя, дурака, наверно, дельный бы получился... Мальца? Кучером!..
Вслед за брандмейстером тоненьким старческим смехом залился Фалеев, за Фалеевым фыркнул Ермолович, а за Ермолови- чем, осмелев, засмеялись и остальные пожарные. Даже Киприян перестал икать и несколько раз смущенно улыбнулся. Только Мишка по-прежнему прятался за спину Геннадия Сидоровича и думал лишь об одном: как бы поскорее отсюда удрать.
— Хотел я тебя, Рожин, наказать по всем правилам,— сказал наконец Стяжкин, цветным платком смахивая с рыжих ресниц выступившие слезы,— да больно ты меня развеселил... Мальца? Кучером,— и он снова загоготал.
Но тут Мишку словно взорвало. Подскочив к крыльцу, парень поднял кулак и, потрясая им, выкрикнул: