Дом Шарлотты был огорожен высоким кованым забором и по своей замысловатой узорчивости напоминал королевское ожерелье. Ворота освещали два стройных уличных фонаря. Вниз вели узкие ступеньки. В центре двора, огороженного тремя фасадами особняка, гостей величественно встречала странная каменная фигура. Ноттэниэль замедлился около нее, пытаясь понять, на что он смотрит. Видя это, Шарлотта пояснила:
— Это — феникс. Древняя птица из легенд. Вы слышали что-нибудь о птицах? Говорят, они умели летать с той же простотой, что и мы ходить на наших двоих.
«Каким местом эта уродливая статуя походит на птицу?» — подумал про себя Ноттэниэль, а вслух высказал очарование:
— Вот это да! Конечно же, я слышал о птицах.
Ноттэниэль мог бы льстить сколько угодно, он мог бы стать чемпионом по лести, но Шарлотта Де Муар ясно давала понять, что не терпит лицимеров. «Да уж, она из тех дам, что не купятся на одни слова. Для неё они то же, что приправа: однозначно вкусны, но только в готовом блюде. А любимое блюдо мадмуазель… благородные поступки. М-да, с ней будет сложнее, чем я думал».
— В этом дворе через несколько недель соберётся куча народу.
— По какому поводу?
— У мадмуазель день Рождения, — сказала Гретта.
— Да, но и это ещё не всё, — отвечала та, задумчиво проведя лапой по резным перьям каменной птицы. — Я решила, что мой день Рождения станет также днём объединения. У меня есть в разработке проект, который навсегда изменит судьбу копытных. Им больше не придётся волочить на спинах телеги и кареты! — Мадемуазель де Муар на радостях положила свои лапы на лапы Ноттэниэля, но тут же осознала свою бестактность и оробела.
— Прошу простить мою госпожу, — извинилась за неё Гретта.
— Не вижу причин извиняться, — улыбнулся Ноттэниэль и всё же не удержался от красивых слов. К его удаче, сейчас они были очень даже к месту:
— Прикосновения вашей госпожи — прекраснее весеннего солнца.
Шарлотта повернулась к особняку, пряча зардевшие уши, и прокашлялась, чтобы замаскировать стеснение:
— Пройдем тем же уже в дом. Вечер обещает быть холодным.
Глава 4
Роузсток
Ноттэнтэль быстро заручился доверием мадмуазель Де Муар, выиграв в качестве бонуса две недешевые пуговицы с позолотой. Он растратил на свою фальшивую личность всё до последней монеты и не мог припомнить, когда клал в рот что-то съедобнее черствой горбушки хлеба. Ноттэнтэль был злодеем, настолько преданным злу, что был готов терпеть и пустой желудок, и неудобства улиц, и всё, чем располагает его нищенская жизнь, лишь бы исполнить свои планы.
Он посеел разлад в Облачных Долинах, изгнав Фога Вулписа, подмочил репутацию самого богатого землевладельца в городе — Роланда Бэрворда, и останавливаться на этом не собирался.
Ноттэнтэль хотел доказать всему миру, что жвачные и плотоядные не могут делить одно государство. Звери обманываются лозунгами о демократии, увлеченный слепой верой в утопию. Она, как вуаль, застилает им глаза, мешая узреть истину. А истина — был убежден он — заключается в том, что никакой демократии и нет. Травоядные до сих пор не свободны. От судьбы стать обедом для хищника их уберегают установившиеся между первыми и вторыми взаимовыгодные отношения. Пока копытные тягают телеги на службе у плотоядных, на их жизни будет спрос, но как только они лишаться рабочих мест, как только заполонят переулки, кляня правительство, — хищный народ прозреет, иллюзия идеального мира развеется, вуаль спадет… И Шарлотта Де Муар, сама того не осознавая, была в шаге от того, чтобы этому поспособствовать.
— Что скажете, Ноэль? — Сладкий голосок мадемуазель Шарлотты достиг ушей Ноттэнтэля.
— Простите? — прослушал он.
— Я о вашем камзоле. Вернее — о новых пуговицах. Они вам нравятся? Боюсь, эти не идут ни в какое сравнение с вашими золотыми. Они в разы легче и стоят дешевле.
Ноттэнтэль принял из лап Шарлотты свой обновлённый камзол, который, естественно, был починен не ей, а служанкой, оставшейся в тени. Служанка не смела высунуть носа из комнаты, потому что была насекомоядной пожилой ехидной и незнакомый хищник её малость нервировал. Ноттэнтэль усмехнулся, но без улыбки — сердцем, чтобы не казаться невежливым.
От блеска пуговиц его зрачки расширились. «Это не золото, но их всё ещё можно сбыть по хорошей цене. Конечно, после того, как покончу с планом», — торжествовал он.
— Мне так стыдно, Ноэль!
— Стыдно? За что, мадемуазель?
— За себя, разумеется! — с чувством опустилась на бархатную кушетку Шарлотта.
Что касается Ноттэнтэля — его удостоили целого дивана, обшитого красным бархатом и золотой тесьмой, как и вся мебель в гостиной первого этажа.
— Вы спасли нам с Греттой жизнь…
— Моей жизни никто не угрожал, — немного грубовато вторглась в разговор коза.
Гретта уже какое-то время стояла за спиной госпожи, нисколько обуреваемая уже находившим на неё ранее раздражением, а сколько — расстройством в связи с отсутствием внимания к себе.
— Ох, Гретта! Зачем ты так? — с досадой поглядела на неё Шарлотта. — Конечно, бандиты в первую очередь схватили меня, ведь моё имя у всех на устах. Тем не менее, ты также не была застрахована от недоброй участи. Страшно представить, чтобы с нами сталось, не окажись поблизости господина Ноэля.
— Удивительное совпадение… — пробормотала Гретта, но, разумеется, её уже никто не слушал.
— Так о чем это я? — Шарлотта то ли кокетливо, то ли смущённо накручивала на коготь прядь золотистой шерсти. — Вы спасли нам жизнь, а всё, чем я отплатила вам — это две пуговицы! И даже не из чистого золота! Как бы мне ещё вас отблагодарить, господин Ноэль?
Ноттэнтэль посмотрел на неё так, что рысь зашлась румянцем. Он мог бы прямо сказать: «Позвольте мне явиться на ваш грандиозный праздничный бал!» — но это прозвучало бы совсем не по-джентльменски. Очевидно, мадемуазель ждала от него нечто другого, чего-то галантного и… романтичного? Ноттэнтэль не был дамским угодником, и в сердце его — обиталище злобы — находилось место многому, но не романтике.
Душа у Шарлотты была наизнанку, её мысли — все до единой — читались во взглядах и жестах. И в отличие от текстов книг — они не требовали познаний в языках. Так что даже такому необразованному зверю, как Ноттэниэль, всё было яснее некуда.
— Я был бы безмерно польщён, если бы мадемуазель почтила меня своим присутствием на прогулке по Роузстоку, скажем… завтра часов эдак в девять. Я бы хотел лучше вас узнать.
— Ах, Роузсток! — воскликнула с придыханием Шарлотта. Её носик стал ярче кораллового рифа. — Симпатичное место! В роузстоковском саду растут наипрекраснейшие снежные розы. Знаете, почему их так называют?
— Да…
— Потому что цветение у них выпадает на конец зимы-начало весны! Удивительно, не так ли?
— Вроде бы эти цветы изображены также на вашем семейном гербе, если не ошибаюсь?
— Истинно так! Моя бабушка их очень любила. Она была первой, кто привез их из Гринхэйвелла и начал разводить в Облачной Долине. Жаль, что с почётной доски Роузстока убрали её имя!
— Она жила в сложное время… — подытожил Ноттэниэль, вполуха слушая трепет Шарлотты. Он назубок знал историю Роузстока, знал, что старая госпожа Софьен Де Муар — мир её праху — была стёрта с памятной доски, когда сэра Руперта Роузстока (тот был по природе хищником) сместил некто из травоядных, чья шайка всерьёз заявила, что никто не поймёт травы лучше, чем тот, кто на ней вскормлен. И все это приняли. Даже члены семьи Де Муар.
Нарядившись в камзол, Ноттэниэль удовлетворённо покрасовался перед зеркалом в прихожей. Ему предстояло возвратиться на промозглую слякотную улицу, в сумрак неприветливого весеннего вечера. И мысль о том, чтобы отпустить господина без чашки горячего чая, унижала гостеприимство Шарлотты как хозяйки дома. В конечном итоге, они закончили знакомство чаепитием за круглым столом в той же гостиной. От многочисленных белых кружев скатерти у Ноттэниэля рябило в глазах, но он не смел жаловаться. Он был так голоден, что проглотил всю панакоту за пару заходов ложкой, а чай как хлебом заедал солеными крекерами.