— Конечно! — бодро отозвался Ганц.
— Господин управляющий!
Мистер Вулпис, который прошёл уже немного вперёд, выжидательно уставился на кошку. Жанна топталась на месте, будто не считая себя достойной более здесь находиться.
— Я о нашем путешествии на Север, — потупилась она. — Вы не поменяли планы?
— С чего бы это? — Было не совсем ясно — разыгрывает ли её мистер Вулпис или негодует всерьёз. — Выдвигаемся завтра после обеда. Отоспитесь хорошенько, а мне надо довести до ума свою трость. Зузу, ко мне!
Механическая стрекоза вылетела из-за бесконечных зарослей ветвей и пронеслась над головами Ганца и Жанны, не произведя ни звука, ни шороха.
Тёплый свет, льющийся из окон домика на дереве, так и манил покинуть холод и мрак Северного леса. Но Жанна всё медлила, Ганц тоже не уходил.
— Не будьте так строги к себе, — изрёк Ганц в своей сострадательной манере. — Вы не плохая.
Жанна прикусила губу, заглядывая в тёмные и добрые глаза оленя.
— Ты ведь знал, почему промолчал?..
Ганц потрепал копытом шерсть между кошачьими ушами.
— Потому что не мне решать, как вам жить, мисс…то есть, Жанна. Точно также я не в праве распоряжаться жизнью Семь. Есть вещи, которые можно исправить и которые исправить уже нельзя… Просто слушайте своё сердце, не страхи (Я наслушался от них такого, что врагу не пожелаешь), не идея фикс (Семь, как видите, это ни к чему хорошему не привело), слушайте только себя, Жанна, себя и свою совесть. Они меня никогда не подводили.
Та же луна, что освещала домик на дереве, сейчас накренилась над Лунным Холмом, на котором безутешно чернели руины «Чайного дворика». Высокая звериная фигура в красной накидке с капюшоном провалилась лапой в пустоты под лестницей и ойкнула — громче, чем полагается тому, кто крадётся.
— Заходи, скорее! — позвали её из глубин развалин, и фигура, согнувшись, чтобы не разбить лоб о съехавшую на один бок вывеску, вошла внутрь. Между уцелевшими в полу досками скопилась наледь, вода сочилась с дырявой крыши, собираясь в тонюсенькие сосульки. От шагов в воздух взмывала пепельная пыль. Косой луч луны рассекал пространство, выхватывая из мрака коралловый носик незнакомки.
Фигура откашлялась и, переступив обугленные останки стула, посмотрела на лестницу, в которой не хватало ступенек. Там, расстреливая несуществующие цели несуществующими патронами, игралась с револьвером зайчиха Ника.
— Как же вы долго, мадемуазель! Я тут со скуки помираю! — воскликнула она, сразив последнюю «цель» где-то на площадке второго этажа.
— Я вижу, — скептически откликнулась Шарлотта Де Муар, обнажая голову. Два больших ушка с забавными кисточками выпрыгнули из капюшона. — Было непросто сбежать из дома в такой час, хорошо, что прислуга прислушалась ко мне и к Гретте, а не к отцу. Так о чем ты хотела поговорить, Ника?
— О «Чайном дворике», конечно!
— Я думала, последствия позавчерашних событий уже ясны всем.
— Мне — нет! — Ника шлепнулась на ступеньку, и та едва не треснула под ней. — Что сказал ваш отец?
— Он запретил мне продолжать кампанию. Больше никакого «Когтя и Копыта». Ты была права, Ника. Если бы я сразу рассказала ему про Фога Вулписа и про нашу идею поведать правду, он бы отказал. Хотя, может быть, оно было бы и к лучшему. Всё равно мы вернулись к тому, с чего начали — к развалинам таверны и пустым надеждам.
— Замечательным наипрекраснейшим фантастическим надеждам, Шарлотта! — экцентрично вскрикнула зайчиха. — Я не верю, что это конец.
— Но это так.
— Лорд-канцлер и мэр ещё не совещались по этому поводу. Есть шанс, что всё обойдётся, и финансирование продолжится. Поймите, Шарлотта, без вашей материальной поддержки таверну не восстановить!
— Я знаю, Ника, знаю! — в сердцах воскликнула та. — Ты открыла мне глаза на многие вещи. Ты не испугалась народного гнева и спасла наследие господина Вулписа. Я многим обязана тебе, но… признай, ты и я — мы просто дети и играем в игрушки, также как ты играла с револьвером, когда я вошла сюда. Это неплохо, но это — утопия…
— Утопия?..
— Но я ни о чем не жалею. Ни о чем. Наша игра привела меня к господину Ноэлю. Я проиграла в политике, но в любви не проиграю!
Ника уронила челюсть:
— Ничего более слащавого в жизни не слыхивала! Так Гретта не преувеличила, когда упомянула, что вы влюблены?
Шарлотта поежилась от неудобства и освежившегося в памяти аффектного коктейля из обиды и вины, которые испытала, подругу.
— Не говори так, будто любить — это грех, — сухо подытожида она.
— Гретта тебе не рассказала?
— Что?
Крутя в лапах оружие, как отпетая бандитка, Ника запрыгала по ступенькам вниз, не сводя глаз с Шарлотты.
— Осторожнее, не упади…
Из лап зайчихи к Шарлотте прилетел револьвер.
— По-моему, ты заигралась, — серьёзно сказала та.
— Это орудие ранения…
— Никто так не говорит!
—…Это орудие ранения, которое могло стать орудием убийства, и принадлежит оно вашему возлюбленному господину Ноэлю, тогда, в катакомбах, он знал, что я блефую, потому что револьвер — его, он сам дал его господину Беану, и о количестве патронов в размере одной единицы ему тоже было известно, согласитесь, для оборванца с улицы полный барабан пороха — сказка! — отчеканила Ника на одном дыхании.
— Почему я должна верить тебе, а не ему? — всполошилась Шарлотта, отпинывая от себя оружие.
— Потому что любовь зла. Она ослепляет.
— Как и надежда! В чем тогда разница? Что, нечего сказать, Ника?
Ника и в самом деле не находилась в словах. Она не могла залезть в голову Шарлотты и навести порядок в её мыслях, как бы того не хотела.
— Я не стану вас переубеждать. Соглашусь, надежда и любовь чем-то схожи. Но от надежд ещё никто не умирал, а вот любовь казнила миллионы. Поэтому — решайте сами…
— Я уже всё решила! — Шарлотта гордо выпятила грудь.
— В таком случае — удачи. Хоть вы и осуждаете надежды, мадемуазель, я всё равно буду надеяться на то, что вы обретете счастье.
— Благодарю, — чинно отозвалась Шарлотта и твёрдыми шагами удалилась прочь.
Борясь с неудобствами горного ландшафта, с которыми начинался город, Шарлотта уперто шуршала подолами ночного платья, выбивающегося из-под красного плаща белыми складками. Она могла бы спокойно возвратиться в Облачные Долины по перевалу, по главной тропе, минуя сторожевые башни, но выбор ее пал на ухабистый окольный путь, поскольку вылазка подразумевалась как тайная.
Выбраться из города было проще, чем попасть в него, в том плане, что границы, образованные естественным путём, представляли собой каменные склоны разной величины, по которым, если приноровиться, можно было съехать как с горки. Для воров и контрабандистов, знающих лазейки, открывалось множество криминальных возможностей. Но Шарлотта, увы, была не из таких. Не то чтобы она хотела лишний раз нарушить закон (отец за такое заточил бы её в комнате до скончания времён), но от лапы помощи какого-нибудь знатока местности Шарлотта бы не отказалась, даже если бы это было расценено как пособничество преступнику.
Помимо угрозы подвернуть лодыжку в темноте, Шарлотта рисковала заблудиться или того хуже — угодить в какую-нибудь яму или ущелье, а там — хоть оборви горло, никто тебя не услышит. Разве что тот же залётный бандит.
Зацепив краем плаща ветку, Шарлотта попыталась высвободиться, но раздался треск, и ткань порвалась, а рысь, не сориентировавшись, упала поясницей на камни.
— Ух! — выдохнула она несчастно. — Ненавижу горы!
Дав себе минуту на передышку, Шарлотта мужественно свыкалась с болью. Она только скосила мордочку, но не заплакала и не застонала.
— Вставай, Шарлотта! — приказала она себе. — Нечего раскисать! — И, опираясь на каменные уступы, поднялась. Талый снег намочил лапы, влажные комья земли с вкраплениями острых зернышек щебенки скрипели между пальцами.