– Сам командор на авансцену пожаловал, старая сволочь! – сквозь зубы процедил стоявший рядом Бронислав Устиныч. – Я тебе, гаду, Верманда не прощу!
Кранке захромал к своей странной пушке. От неё его отделяли не более двух десятков шагов.
– Пособи-ка мне, Паганюха! – Устиныч изготовил свой проверенный в деле пулемёт, расположив его ствол на планшире палубного ограждения штурманской рубки.
Я не заставил себя долго ждать и, восхищаясь собой, подскочил к боцману. Мгновенно поднял планку пулемётного затвора и вставил в него новую ленту с патронами. Кранке уже почти доковылял до своего уродливого «водомёта», но в двух шагах от него остановился и, повернув голову в нашу сторону, замер. Как говорится, «предчувствия его не обманули»! Гордость Вермахта, «Циркулярная пила Гитлера», немецкий пулемёт МГ-42, больно ударив по нашим измученным перепонкам, изрыгнул из своего дырчатого ствола с раструбом короткую, смачную очередь. Но командор «Брунгильды» не дожил бы до своего почтенного возраста, не будь он так чувствителен к опасностям. За какую-то долю секунды до того, как боцман нажал на гашетку, он с ловкостью спортивного юноши метнулся под прозрачный щит, ограждавший палубное орудие. Хромец встал за прозрачным щитом во весь рост, и чёрное, короткое дуло «водомёта» качнулось вправо и чуть вверх. Я буквально «почувствовал звон тишины». Так, наверное, за секунды до залпа слышит свою приближающуюся смерть стоящий с завязанными глазами у расстрельной стены приговорённый. Но наш бравый, усатый пулемётчик ударил первым. Длинная очередь полоснула по пуленепробиваемой защите, не оставляя следов и не причиняя ей вреда. Тем не менее, рука, наводившая орудие, всё-таки дрогнула. Воронёное дуло дёрнулось чуть вверх и с несолидным звуком, вроде выстрела пробки из бутылки с шампанским, плюнуло в нашу сторону огнём.
– Ложись! – зычно рявкнул боцман и первым, увлекая за собой и меня, бросился выполнять свою команду.
До этого момента я стоял бессмысленным столбом, пребывая в полнейшем ступоре. В падении мне удалось так славно приложиться лбом о какой-то выступ, что на миг перед моим взором зажглись праздничные бенгальские огни. Я даже успел отметить, что этот милый фейерверк очень сочетается с предыдущим звуком открываемого шампанского.
В тот же миг что-то прошелестело над нашими головами. На палубе пеленгаторной площадки, служившей крышей штурманской рубке, что-то жутко, с гулким дребезгом ухнуло. Как будто бы, у неопохмелённых грузчиков выскользнул из строп и грохнулся на асфальт с высоты третьего этажа, почти уже втянутый в распахнутые окна районного Дома культуры концертный рояль.
От третьей подряд контузии и пожизненной бетховенской глухоты меня спас болевой шок, вызванный резким контактом моего мужественного лба с судовым железом. Пошатываясь от накатившей слабости, я поднялся на ноги. Над нами потрескивало и шипело, порыв ветра донёс чёрный, выедающий глаза дым и едкий запах гари. Всё, бывшее на пеленгаторном мостике: репитеры магнитного и гирокомпаса, антенна судовой РЛС, да и сама верхняя мачта превратились в пар и мелкую оплавленную труху. Сотворил всё это один небольшой снаряд, выпущенный Кранке из палубной пушки, которую я так неуважительно сравнил с водомётом. Мне с тупым равнодушием подумалось, что следующая струя из водомёта будет более точной. Я плюхнулся на живот и уткнулся в воняющую ржавым железом и солью палубу. Разбитый лоб адски саднило, и я прикрыл слипающиеся от крови веки. Так прошла минута, выстрела всё не было. Я поднял голову и увидел, что Устиныч вновь стоит у ограждения. Оторвавшись от наблюдения, он повернул ко мне своё закопчённое гарью лицо и с кривой, злорадной улыбкой произнёс:
– Сцепились пауки на наше счастье!
Я, хватаясь за всё, что можно, с великим трудом привёл себя в вертикальное положение. В разрывах полос тумана темнела чёртова субмарина. На пиратской палубе и вправду происходила какая-то суета. Я поднял выпавший во время падения бинокль. Из-за противоположной от нас стороны рубки «Брунгильды», опасливо поглядывая в нашу сторону, выглядывал смуглый, черноволосый человек. Он что-то горячо говорил или, скорее, кричал в сторону Кранке, как будто пытался его в чём-то убедить. При этом он всё время указывал рукой в сторону северной оконечности острова, укрытой плотными полосами тумана. Зато с нашей стороны подлодки происходило кое-что более интересное. Из тёмного дверного проёма рубки показался плотный рыжеволосый и рыжебородый мужчина. Он был одет в чёрный китель прямо на голое тело. Полы одежды на мгновение распахнулись, и на животе мужчины показалась широкая, белая полоса бинта с расплывшимся на правом боку тёмным пятном.