«Это Штинкер. Скорее всего, с командором пообщался», – уверенно подумалось мне. В левой руке рыжеволосый сжимал большой матово-серебристый пистолет. Он прильнул спиной к рубке и, стараясь быть не замеченным Кранке, крался в его сторону. В нашу сторону он, поглощённый решением внутренней проблемы, даже не глядел. Укрытие самого командора располагалось таким образом, что, будучи защищённым пуленепробиваемым стеклом, или пластиком, от нас, он не был закрыт от внутренних опасностей. Кранке что-то злобно отвечал Люци, отмахиваясь от него рукой, как от надоедливой мухи. В этот момент Штинкер, почти не целясь, трижды выстрелил в его сторону. Один из выстрелов достиг цели, и старик, беззвучно вскрикнув, схватился за левое плечо. В то же время правой рукой он выхватил откуда-то сбоку что-то маленькое и округлое. На секунду поднеся этот предмет ко рту, он наклонился и, словно шар при игре в кегли, запустил его по палубе прямо в сторону стрелявшего. Одновременно он развернул в сторону боевой рубки субмарины защитный прозрачный щит, становясь уязвимым для атаки с нашей стороны.
Боцман среагировал мгновенно. Он прицелился и нажал на гашетку. Однако выстрелов не последовало. Возможно, при разрыве вражеского снаряда на нашей пеленгаторной палубе, что-то повредилось в механике пулемёта. В то же время мы услышали хлопок и увидели белое облачко на палубе «Брунгильды». Ни Штинкера, ни Люци больше видно не было. Зато совсем рядом взревел пронзительный гудок, и из полосы плотного тумана, стремительно и эффектно, словно киношный благородный герой в решающую минуту, вырвался знакомый серый силуэт военного корабля.
– «Сенье»! Явился, не запылился! Спаситель, праматерь твою в клюз поперёк брашпиля! Припёрся стяжать славу адмирала Нельсона! Союзничек! – сквозь зубы прошипел перемазанный сажей боцман.
Глава 42.
Спасение на море
Явление норвежского сторожевика и вправду показалось всем каким-то чересчур театральным. К тому же было совершенно непонятно – откуда, собственно, он взялся. Впрочем, с момента последнего обзора окрестностей Медвежьего с помощью судовой РЛС прошло не менее получаса. Если учесть, что на обзорном экране локатора была выставлена 12-ти мильная шкала дальности, то можно предположить, что «Сенье» в тот момент находился на боль-шей дистанции. Преодолеть же 12–15 миль за полчаса для военного корабля, чья крейсерская скорость составляет не менее 30 узлов, задача вполне выполнимая. Все эти мысли пришли позже, когда улеглись страсти по нашей эпохальной «Битве при Медвежьем крыле». Впрочем, на момент живописного выхода на авансцену стремительного красавца военного, события всё ещё продолжали развиваться. Командор «Брунгильды» тоже заметил новое явление в нашей пьесе. Он отреагировал на него несколько оригинально. Похоже, старый нацист окончательно рехнулся. Он выскочил из-за своего прозрачного укрытия и попытался замахать кулаками в сторону приближающегося сторожевика, но перекосился от резкой боли. Ярости его это, однако, не уняло, и Кранке принялся страстно плеваться, будто собирался доплюнуть до ненавистного борта. Исчерпав весь запас слюны, командор вдруг вспомнил, что в его распоряжении имеется более убедительный аргумент и кинулся к палубному орудию. Впрочем, белая горячка не очень хороший помощник как для сухопутных, так и для морских артиллеристов.
Командор принялся лихорадочно палить из своей короткой пушки по приближающемуся сторожевику. Корвет, с момента обнаружения неизвестной субмарины, не снижая скорости хода, начал круто менять галсы, выполняя противолодочный зигзаг. Кранке раза четыре выстрелил в его сторону, но все снаряды ушли в молоко, а точнее – в туманные дали Норвежского моря. Чёртов безумец, раздосадованный неудачей, вспомнил было о нашем рыбачке, который в своей беззащитной неподвижности представлял собой несравненно более удобную мишень. Однако удача, порой сопутствующая сумасшедшим, отвернулась от него уже навсегда. Субмарина вдруг пришла в движение, проход в рубку закрылся, и сама рубка стала быстро уходить под палубу. Носовая часть ускоряющей ход подлодки стремительно погружалась. Хромого командора это, похоже, не занимало. Он упорно садил из своей пушки в белый свет. Покидая его, он как бы оставлял за собой последнее слово, с грохотом расставляя все точки над «i».