«Таки нет!»
Дело в другом. Он ведь как рассудил:
«Оно понятно, айсберг это штука опасная, и под водой у него в три раза больше массы, чем над водой… Однако когда офигенный Айсберг топил охрененный Титаник, так это ж была картина маслом – солидняк. Но в нашем-то случае, с какой стати такой же сверкающий ледяной красавец станет покушаться на наше старое рыбацкое корыто, пропахшее, к тому же, не аристократичной Шанелью номер пять, а вовсе даже протухшей по его ржавым щелям рыбкой?»
Ну и подвернул Витя к этой пятидесятиметровой ледышке поближе, рассчитывал салага, что втихаря… Капитан в тот же момент неладное почуял. Чувствует, судно на несанкционированный поворот пошло. Может, он в своём капитанском гальюне думу думал, может, еще чего, но замешкался что-то…
А я в тот момент критический возле своей каптёрке под полубаком сурик, краску рыжую, которой ржавчину закрашивают, растворителем разводил и, в аккурат, когда Витька на подводную часть айсберга наскочил, я в морду лица весь тот сурик и принял…
Машина – стоп. Тревога «по борьбе за живучесть судна» названивает, панику нагнетает…
Народ пластырь разворачивает 7:7 метров. Готовится с носа, с полубака под киль его заводить. Это если пробоина в прочном корпусе, да ниже ватерлинии, успеть закрыть её временно… Ну, ты знаешь…
Я-то сам как раз этим процессом командовать должен, а с моей личности рыжий сурик стекает… Страшен я…
Люди пугаются – ну как я умом повредился, и на нож мой боцманский косятся…
Капитан, когда сам в рубку влетел, желал того Витюшу придушить, натурально…
Однако застал своего младшего помощника в состоянии прострации, нервный шок, стал быть, у парня образовался...
Только-то и успел он ручку машинного телеграфа в положение «СТОП» вздёрнуть.
И… оцепенел!..
Когда же улеглось все, и с палубы доложили капитану, мол, пробоины в борту нет, зовут меня в рубку, на мостик. Я уже тогда медицинской науке всякий свободный момент посвящал, к экзамену готовился. Ну, поднимаюсь, смотрю…
Витек наш готов… Сам в кресло капитанское усаженный и весь из себя неподвижный.. Сидит болезный без звука, в одну точку уставился... спина прямая, ручки на коленках сложены – вылитая статуя Аминхотепа, фараона египетского.
Ну, подошел я и, как полагается, по всем правилам психиатрической науки по личности-то его и хряпнул, чтобы, значит, из шока вывести. Да позабыл я в запарке, что у меня рука-то боцманская, тяжё-ёлая! Не дай Боже… Ну, короче, не рассчитал я малость…
Ну и вот! Витюня-то мой, как птичка, в воздух вспорхнул и у дальней переборки на палубу и опустился… Некрупный был парень…
Я смотрю – он опять молчит, только уже лежа.
Ну, думаю себе, Бронислав, из нервного шока ты пациента, похоже, не вывел, а вот в стабильно летальное состояние, возможно, ввёл… Медик ты хренов!
А тут еще второй штурман Борюня, типичный солдат Урфин Джюса… Умён не по годам… Ясень ясенем….
Здоровенный бычара и такой же смышленый… Глазёнки свои коровьи на меня вылупил, да как заревёт:
«Ты что, боцман, совсем наглость от субординации потерял?! Судоводительский состав сокращать? И где – на нашей исконной территории, в рубке штурманской? Валик ты, – орет, – малярный!» – и биноклем импортным, цейсовским мне в рыло…
Каюсь, не стерпел я слов таких обидных... Личность свою, биноклем задетую, ещё стерпел бы, а вот намеков неприличных в адрес свой, выраженных в форме непристойно-эпической, не терпел и впредь терпеть не намерен…
Безобразие тут форменное началось. Капитан наш был, очень даже на одного знаменитого французского комика похож. Веришь, нет, но прямо Луи де Фюнес вылитый, что лицом, что фигурою – метр пятьдесят два в прыжке…
Так он для харизмы бороду отпустил. Только и проку, что его после этого наши добрые морячки мини-барбосом звать стали. Да братва ещё и траулер, что под его началом ходил – «Барбос-карабас» окрестила. Бывало, психанёт наш кэп с чего-нибудь и давай от нервов бороденку-то чесать, – ну, прям действительно, барбоска плюгавая…
Короче плюгаш натуральный, а всё туда же – нас быков разнимать нас кинулся. А ведь он же нам с Борюней по эти, по гениталии…