Я с трепетом душевным заставил себя взглянуть за борт. Трап едва касался каменного причала Медвежьего крыла под острым углом. На его середине прижималось к деревянным перекладинам нечто – волосатое, кошмарное создание из фильмов-ужасов про оборотней. У ночного гостя было массивное туловище, покрытое буро-белёсой длинной шерстью и уродливая голова гиены с маленькими ушками. На меня оно таращилось злобными чёрными глазками. Узрев мою бледную физиономию, существо, похожее на небольшого горбатого медведя, открыло красную пасть, полную острых бледно-жёлтых зубов и угрожающе зашипело. У меня перехватило дыхание, и я издал ответное шипение, смахивающее на хрип удавленника:
– Ма-а-ах-ма!!
Меня грубо отпихнули в сторону. Алексей Иваныч, красный и злой, принялся размахивать лохматой морской шваброй, пытаясь напугать существо на трапе. Это порождение туманного, промозглого времени суток ощерилось ещё раз и, недовольно рявкнув, спрыгнуло с трапа. Помахивая коротким, пушистым пучком шерсти, исполняющим обязанности хвоста, оно ретировалось в небольшую расщелину дальней скалы.
– Росомаха, сволочь подлая! И откуда она здесь? – запыхавшийся Алексей Иваныч наконец решил прояснить ситуацию. – На всём полярном побережье, да и на востоке Кольского их полно. Но на остров-то она как допёрла? С материка зимой на льдине приплыла, что ли?
Я, наконец, пришел в себя. Изумление и растерянность сменились здоровым юношеским любопытством.
– Алексей Иваныч, – начал я чуть заискивающе. – А почему вы росомаху принцессой назвали?
Второй штурман взглянул на меня сверху вниз, усмехнулся и объяснил:
– Принцесса и есть. Она когда по трапу-то карабкалась, всё лапы отряхивала при каждом шаге и брезгливо так, будто на конюшне в навоз наступила. Хотя принцесса в этом случае не очень к месту, скорее – принц. Это ведь самец был, судя по размерам. Длина почти метр, и весу в нём килограмм пятьдесят, не меньше. Он мачту нашу корабельную, видать, за дерево принял. Она ведь, мачта-то наша, вся в верёвках, с бегущим такелажем и блоками – капитан на всякий случай велел для грузовых работ стрелу снарядить. Ну, чем для росомахи не дерево. Любимое место для них. Заберутся повыше и сверху в засаде добычу поджидают. Дождутся и – камнем на жертву. Когтями длиннющими в холку вцепятся и к горлу, чтобы, значит, яремную жилу перегрызть. Матерая росомаха и взрослого оленя завалить может, и с волком, а то и с медведем за добычу сразиться. Бывает и на человека по ошибке нападает, когда сильно оголодает или если в угол её, как крысу, загнали. Всё из засады норовит, исподтишка. Подлый зверь. Так она на медведя больше смахивает, но сама родственница куницы, а приглядишься – всеми повадками прямо гиена африканская, и шипит, и рявкает похоже. Ты вот что, малой. Мы с тобой сейчас трап на борт затащим, а то ведь он упрямец – росомах этот. Не ровен час, и вернуться может, а оно нам не надо. По тросам швартовным, небось, не заберётся – на них щитки от крыс. Иная ловкая крыса и перелезет, а он нет – крупноват, да и водицы морской побаивается.
Мы со вторым общими усилиями принялись «вирать» – поднимать трап на палубу. Морось с неба превратилась в несильный, но довольно противный дождь. После поднятия трапа на палубу второй милостиво разрешил мне коротать вахту в каптёрке, под боком у боцмана. Этой царской милостью я не замедлил воспользоваться. Боцман отхлебнул обжигающий чай из кружки и, пошевелив сивыми усами, не торопясь продолжил:
– Мясом мы запаслись изрядно. После того, как двоих бычков подстрелили и освежевали, вдруг слышим неподалёку мычание, да жалобное такое, как будто телёнок плачет, мамку зовёт. Пошли мы на звук и неподалёку набрели на несчастного. Бычок-подросток, молодой совсем. Он, видать, на мох рыжий позарился, который каменный холмик облепил. Ну и оступился после дождика на скользком камне, да так неудачно, что ногой в расщелину попал. В итоге – открытый перелом. Мается, бедный, а чем поможешь – конец ему, не жилец он. Жизнь порой штука жестокая. В общем, помогли телку, чтоб не мучился, бедолага. Ну, а мясо молодое, нежное забрали – не пропадать же добру. Чистого веса центнера три с половиной вышло, и это с учётом того, что мы, по указанию Миника, только лучшие части туш прибрали, а оставшееся и пары часов не залежалось. Сначала собачки наши полакомились, а чуть погодя – и местная шушера подоспела, песцы – лисы полярные. Тявкают, чавкают, чуют, что весной их не тронут – мех песцовый только зимой хорош, ну и пируют без оглядки. Мы и сами мясца наелись вдоволь, как и мечталось – на костре, на шомполах ружейных запе-чённого. Отдохнули мы перед обратной дорогой, да после обильной трапезы, под охраной всё той же шкуры медвежьей. Пока я почивал, Миник успел раньше встать и из подручных средств волокушу соорудил, чтобы добытое мясо транспортировать. Двинулись потихоньку, чтобы собачек не утомлять. Один на нартах правит, другой рядом, пешком, если дорога ровная. Каждый час привал, упряжке отдых. Так мы в пути пробыли сутки, не меньше. Хотя, поди – знай, сколько точно, когда над головой луна вместе с солнцем на пару зависают.