Через четверть часа из шлюзовой камеры „Брунгильды“, пардон, „Джуманы́“, озираясь, в панике, неумело выплыли трое давешних бородачей. На них было оснащение лёгких аквалангистов с одиночным аквалангом. Кроме того, на поясах висели в ножнах длинные ножи-пики. Двое из них, завидев кишевших вокруг морских монстров, начали метаться в животном ужасе. Однако самый старший, седобородый, властным жестом остановил их и жестами же велел обнажить клинки и держаться как можно ближе друг к другу. Тут я заметил, что у каждого имеются небольшие надрезы на предплечье, из которых маленькими облачками вились в воде еле заметные кровавые дорожки. Компания хищных созданий, почуяв желанный запах, принялась кружить вокруг обречённых, и уже через минуту тупомордая белая акула первой атаковала самого молодого преступника. Его спонтанный, ответный выпад оказался на редкость удачным. Клинок-пика вошёл прямо в глаз и затем в мозг морской убийце, повредив какой-то важный нерв. Зубастая тварь, явно потеряв ориентацию в пространстве, принялась хаотично вращаться юлой вокруг собственной оси. Её сородичи тут же оставили людей в покое и принялись терзать свою несчастливую подругу. Вода окрасилась бурым. Акулы, подобно гиенам, отталкивая друг друга, рвали на части тело своей соплеменницы.
Через пару минут от огромной туши не осталось и следа. Ещё через минуту осел густой кровавый туман, и банда разномастных акул вновь стала проявлять пристальный интерес к людям. Лимит удачи для них, видимо, подходил к концу. Особенно опасны оказались твари средних размеров. Пока приговорённые сражались с крупными тигровыми и голубыми хищницами, средние особи, как шакалы, подкрадывались к незащищенным ногам людей и по-волчьи на лету отхватывали изрядные куски человеческой плоти. Кровавый туман густел, ухудшая видимость, но тут через отверстие в субмарине выплеснулась зелёная струйка какой-то жидкости, мгновенно осветлив воду. Люди быстро слабели, и вскоре рука одного из них исчезла в пасти уродливой головы акулы-молота вместе с клинком. Вот и второй аквалангист, потеряв сознание, перестал сопротивляться смерти. Его безвольное тело было мгновенно растерзано алчными трёхрядными зубами. Старший из приговорённых каким-то чудом ещё держался. Он из последних сил, улучив момент, пока пёстрая свора была занята телами его товарищей, повернулся к огромному обзорному иллюминатору. Седобородый выплюнул загубник, сдёрнул маску и медленно, словно демонстрируя презрение к зрителям по ту сторону иллюминатора, перерезал себе глотку остриём пики.
Акулий пир завершался. Я с трудом заставил себя отвернуться от этого кошмарного, но завораживающего зрелища. Кранке я увидел примерно таким, каким вы его описывали, рассказывая о катастрофе в Северном море. Глаза стеклянные, изо рта слюна. Но мой повелитель, мой августейший кузен, оказывается, всё это время стоял спиной к иллюминатору. Он с интересом собственноручно раздвигал веки и рассматривал остановившиеся глаза своего приятеля Людвига. Когда я упомянул о том, что его Светлость командора Кранке объединяет „интерес к чужой боли“, я выразился не совсем точно. Кранке, бесспорно, тяжело болен психически, а значит – страдает. Я предполагаю, что именно эти бессознательные страдания садиста и интересуют моего мудрого господина и повелителя. Что же касается останков преступников, то и тут мой господин сдержал своё слово. Он приказал доставить на борт головы погибших и отправить их ближайшим родственникам для погребения. Тем не менее, его решение назначить руководителем операции своего подопытного, мне, если честно, до сих пор непонятно. Его Высочество, заметив мой изумлённый взгляд, лишь изволил пояснить, что абсолютно психически здоровых людей не существует, а во всех других отношениях Кранке – чёткий профессионал опытный моряк, да и с интеллектом у него всё отлично. Он ведь, как-никак, превосходный проектировщик, ведь „Брунгильда“ построена по его чертежам.
– Да уж… будьте уверены, майне геррен! – раздался из глубокого кресла скрипучий голос Кранке.
В это время дверь со скрежетом отворилась, и в комнату вошёл вахтенный офицер с „Брунгильды“. Он с порога, запыхавшись, начал доклад, обращаясь к вполне пробудившемуся Кранке: