Глава 8. «Паруса Катти Сарк»
По словам все той рыжей бестии Эпельбаума, ваш визави спускался на родной борт по трапу со счастливой, блуждающей улыбкой клинического идиота, отягощенного к тому же приступами спонтанного лунатизма. На вытянутых руках я держал большую пластиковую емкость по форме весьма напоминающую детскую ванну для купания младенцев. Ванна к тому же была заполнена какими то картонными коробками. Все это, в купе с моей врожденной нечеловеческой (паганельской) ловкостью, превращало такое в сущности незначительное по сложности сооружение, как карабельные сходни (трап) в практически непреодолимое препятствие.
Насколько помниться, мой литературный предтеча – жюльверновский Паганель, в силу своей легендарной рассеянности постоянно куда-то падал, проваливался, сверзался и обрушивался, тем не менее во всех случаях, отделываясь лишь легким испугом. Могу лишь по прошествии многих лет торжественно констатировать: высокое звание Паганеля, столь удачно приклеенное мне незабвенным Устинычем, стало для меня своеобразным оберегом. Так, что все мои последовавшие по жизни дивертисменты, как то: падения со всевозможных высот, провалы в любви и дружбе, свержения с карьерных и иных лестниц и даже, как казалось, последнее окончательное обрушение судьбы, в итоге оканчивалось не то чтобы легким, но все же только испугом.
Наверное в прошлой жизни я был домашним гусем. Нереализованная мечта о полете тайно жгла мое сердце и в этой жизни. Пролетая над родной, свежевымытой, пахнущей хвоей палубой я сомнамбулически размышлял стоит ли мне обогнать летящую впереди детскую ванну, или же избрать для приземления чью то рыжую голову маячившую вблизи ярким посадочным знаком. Встреча друзей прошла в теплой непринужденной атмосфере…
Столь близкое знакомство с тощей арийской задницей Генриха Оскаровича не входило в число моих ближайших планов (к тому же вряд ли было бы одобрено покойным фюрером). В свете вышеизложенного мне пришлось спешно покинуть столь удачное (сравнительно мягкое) место посадки. К тому же непосредственная реакция самого «авианосца» не оставляла времени для продолжительных размышлений. «Пенипона Дульядед Рама тринадцатый! Свазиленд об Лесото через Антананариву поперек брашпиля! В рот тебе клеш, сволота малолетняя! Баб ему уже мало! „Какие буйные фантазии рыжего пробудили к жизни последний пассаж остается только догадываться, но как учитель географии он дал бы фору многим нынешним“».
Детская ванночка и главное упаковки с анализатором и еще чем то удачно попали на сохнущую у фальшборта, вырезанную норвежскими инспекторами сеть – часть рубашки трала. Мы втроем: Я с глухо ворчащим о каких то летающих мужеложцах Эпельбаумом и присоединившаяся к нам, успевшая переодеться в прорезиненный оранжевый комбинезон моя(О, юность!) Ленни, уложили выбранные из разных ящиков несколько десятков тушек разделанной, мороженной рыбы в емкость(летучую ванну) для дефростации (разморозки). У Ленни, казалось, открылся преподавательский талант. Я с гордостью констатировал, что наше не слишком продолжительное общение явно пошло на пользу ее лингвистическим способностям. Ее русский заметно похорошел. Собравшаяся возле нас немногочисленная, но все же толпа моряков внимала, кто с искренним интересом, а кто попросту пользовался возможностью потереться рядом с хорошенькой, да к тому же импортной «мамзелечкой».
Между тем, Ленни говорила действительно интересные вещи. Прежде всего наша советская шкерка(разделка) рыбы никуда не годилась, поскольку не соответствовала непросто международным, а элементарным медико-пищевым стандартам. В ту пору в советских магазинах купить просто кусок нормального съедобного мяса или колбасы было не так уж просто. Зато мороженной и консервированной рыбы было, что называется, завались. За мутными стеклянными витринами отделов продунивермагов под оригинальным названием МЯСО – РЫБА, первое, если и наблюдалось, то в виде обглоданных неизвестными людоедами костях безымянных страдальцев. Зато рыбный отдел был забаррикадирован огромными, пугающе похожими на противотанковые мины, банками с дальневосточной сельдью по имени Иваси. А за стеклом холодильных витрин высились горки из тушек серой неаппетитной мороженной рыбы.
Госплан гнал план.(посмотрите Википедию,т. к. пересказывать новейшую Историю СССР довольно долго.) Количество продукции было гораздо важнее качества. Наша рыбная продукция исключением не являлась. А всего то и надо было, как это делали к примеру норвежцы, при разделке зачистить позвоночное скопление крови и поместить разделанную рыбу на некоторое время в емкость с проточной забортной водой. Цвет мяса у такой рыбы был светлым и приятным для глаз. Наша же продукция имела депрессивно серый оттенок. Соответственно разнилось и пищевая ценность.
Но не будем скучно о грустном. Наша судовая разведка тоже не дремала. В русский матросский кубрик пригласили парочку языков из числа юных театралов – десантников. Норвежских ребят, что называется приманили на любопытство. Эта спецоперация происходила той же ночью, когда боцман Устиныч делил со мной бессонницу и между прочим только начал свой увлекательный рассказ о своих друзьях – гренландских эскимосах. Наши ребята, как говориться, накрыли поляну и поляна сия заслуживает отдельного описания. Вы знаете, что такое рулет из скумбрии? Не знаете? Тогда поезжайте в Мурманск и спросите! Нет, вы поезжайте и спросите! Ей боже, оно того стоит!
С крупной свежей, не менее двух килограммов рыбины аккуратно снимают филе. Затем ненадолго (часов на десять-двенадцать)помещают в тузлук (раствор соли), тут могут быть нюансы, как во времени пребывания скумбрии в тузлуке, так и в приготовлении тузлука. Затем вымоченное филе выкладывают на плотный пергамент и посыпают специями, тут есть место для творчества, но знай меру. Кто-то добавляет молотый черный перец, а кто-то горошек, обязательно два-три лавровых листа и чайную ложку рубленного чеснока. Филе заворачивают рулетом и тщательно упаковывают в пергамент. Сверток перевязывают суровой ниткой. Это счастье кладут в морозильную камеру. На следующие сутки рулет достают за час-полтора до трапезы. Упакованный в пергамент, чуть размороженный рулет режут ломтями наточенным шкерочным ножом. Сочетание запахов специй, чеснока, лавра и вкуса только-что размороженного, льдистого, отдающего морской солью мяса скумбрии непередаваемо.
Как-то приходилось в тропиках готовить рулет примерно по тому же рецепту из мяса сто килограммовой меч-рыбы. Получилось неплохо, но не то. Норвежские гости и хлебосольные хозяева нашего матросского кубрика вообщем посидели неплохо и без лишнего шума. Алкоголь в рейсе не приветствуется, но как говориться, у нас с собой было! В качестве переводчика дебютировал все тот же рыжий Эпельбаум. Бабушкины уроки родной речи оказались полезными. Норвежские же ребята, в отличие от нашей братии в школе действительно учили иностранные языки, а немецкий входил в число обязательных предметов. В процессе русско-норвежского братания под звуки немецкой речи была получена следующая ценная информация.
Прежде всего, сторожевик типа «Нордкап» – «Сенья» не должен был находиться в акватории острова Медвежий, то есть по месту несения службы! Здесь вообще в течении нескольких недель не должны были находиться корабли береговой охраны норвежских ВМФ! Причины такого не свойственного норвежцам бардака лежали в политико-экономических и внутренних межпартийных дрязгах королевства. Во всяком случае ранее такого не припоминалось. Что касаемо нашего Сени(«Сенья»), то он, как только что сошедший со стапелей кораблестроительной верфи должен был мирно бороздить прибрежные воды в районе Трамсё, проходя ходовые испытания. Вообщем, не вдаваясь в подробности, орлогскэйптэн Бьернсон нарушил приказ и принял волевое решение охранять сектор Медвежий(как наиболее рискованный), руководствуясь исключительно чувством долга офицера и патриота.