Машина приехала очень быстро, хотя я молился, чтобы она сломалась в дороге или была украдена. И тут все пошло не так как надо. Юрий Петрович и не подумал выбираться из своего железного друга, а попросту пару раз посигналил, чтобы его ненаглядные чада побыстрей собирались. Прокалывать колеса и так работа нервная, а когда в машине сидит владелец, то и вовсе опасная для жизни и здоровья.
Я поднял голову и увидел, как в окне маячат растерянные лица сестер, явно не знавших, что предпринять. Переглянувшись с Сережкой, я понял, что он тоже не видит выхода из этой сложной ситуации.
Все исправила Наташка Аникушина с девчонками! С громким криком: «Ах ты, дура!», она запустила в одну из своих подружек мячом и на их стороне двора началась форменная свалка.
Поскольку, на удачу, дядя Юра оказался единственным на тот момент взрослым во дворе, он счел необходимым остановить это безобразие. Он вылез из автомобиля с криком: «А ну прекратите, кому сказал!» и направился к дерущимся. Те же, войдя в раж, не обратили на него никакого внимания, как будто он был человеком — невидимкой. Драка была знатная! Я даже засмотрелся на это великолепное зрелище и очнулся лишь когда меня толкнул Сережка.
— Давай, Мотька!
Мы метнулись к машине и с усердием стали тыкать шилом в покрышку. Оказалось, что это не так просто! Тренируясь, мы совершенно упустили из виду, что пустые покрышки, на которых мы оттачивали свои удары, очень отличаются по прочности от надутых. Они пружинили и ни в какую не хотели сдуваться! В итоге нам пришлось вдвоем навалиться на шило и только таким образом удалось достичь результата.
Ничего не подозревающий Юрий Петрович проводил тем временем воспитательные мероприятия с не в меру драчливыми девчонками. Услышав резкий свист воздуха, он буквально замер на полуслове и быстро повернулся к своей машине, которая с самым, что ни на есть несчастным видом, осела на передние колеса.
Мы с Алдакимовым уже должны были к тому моменту улепетывать во все лопатки домой, но не могли этого сделать, так как по первоначальному плану дядя Юра должен был находиться дома, а никак не на улице. Бежать же на глазах у него было бы самоубийственным поступком.
Он пошел прямо к машине, и мы с Сережкой вжались поглубже в кусты, которые еще вчера казались такими густыми, а теперь стали редкими и чахленькими.
«Вот и все», — подумал я — «Сейчас он нам устроит Варфоломеевскую ночь!»
Тут во второй раз за день нас спасла Наташка.
— Они за угол побежали! Я видела! — раздался ее пронзительный голос.
— Куда побежали, девочка? — переспросил Юрий Петрович, ставший сразу похожим на овчарку, почуявшую след добычи.
— Вот туда, туда! — заголосила Наташка, указывая направление, противоположное тому, где прятались мы. — В красном свитере один! — добавила она для правдоподобности.
— Спасибо, девочка! — крикнул ей дядя Юра, переходя на бег. — Ну, я этим хулиганам покажу!
Едва он завернул за дом, мы с Сережкой рванули в противоположную сторону.
Надо ли говорить, что оставшийся день мы провели в ожидании разоблачения, сидя у него дома перед телевизором.
Сережкина мама сначала попыталась нас выгнать на улицу подышать свежим воздухом, но видя, что мы упорно делаем вид, что увлечены очередным телесериалом из жизни Хуана Родригеса, махнула на нас рукой.
— Пронесет, — не очень уверенно сказал Сережка. — Откуда он узнает, что это наше.
— А милиция на что? — обреченно вздохнул я. — Снимут отпечатки и поминай как звали.
Дело в том, что, обрадовавшись возможности убежать, мы позабыли забрать шило, и оно осталось лежать возле охромевшего авто дяди Юры.
Вспомнили мы о нем только на подходе к дому, отчего наше радостное настроение сразу упало до нуля. Теперь Юрий Петрович, конечно, отнесет шило в милицию, и нас найдут в два счета. При этом наши мнения по поводу того, как нас опознают, разделились. Я был уверен, что по отпечаткам пальцев, а Сережка с пеной у рта доказывал, что нас найдет по следу служебная собака, обязательно похожая на овчарку Рэкса из полицейского сериала. Споря об этом, мы чуть не подрались.
— Я тебе говорю овчарка! — кричал Серега.
— Собака в городе след не возьмет, — заявлял на это я. — Там за это время может тысячи людей прошли.