Судьба этого государя была так же изменчива, как его характер. Несомненно, наименее одаренный из всех Стюартов, он мирно унаследовал королевство, от посягательств которого его предшественники с таким трудом защищали трон его родины, и, наконец, хотя царствованию короля Иакова, казалось, суждено было даровать Великобритании длительное спокойствие и внутренний мир, столь любезные сердцу монарха, именно в его царствование были посеяны семена раздора, из которых, как из зубов мифического дракона, взошли всходы кровавой гражданской войны.
Таков был монарх, который, приветствуя Гериота, назвал его Звонким Джорди (ибо он любил давать прозвища всем своим приближенным) и осведомился, какие новые погремушки тот принес с собой, чтобы выманить деньги у своего законного, родного короля.
— Сохрани меня бог, милорд, — сказал горожанин, — от таких нечестных намерений. Я только принес серебряное блюдо, чтобы показать его вашему всемилостивейшему величеству, ибо мне не хотелось отдавать предмет столь искусной работы в руки кого-либо из ваших подданных, не узнав предварительно соизволения вашего величества.
— Бог ты мой! Ну что ж, давай посмотрим, Гериот, хотя, клянусь, серебряный сервиз Стини был такой дорогой покупкой, что я чуть не дал наше королевское слово оставить при себе свое золото и серебро и предоставить тебе, Джорди, владеть твоим.
— Что касается сервиза герцога Бакингема, — сказал золотых дел мастер, — ваше величество изволили дать распоряжение, чтобы не жалели никаких затрат, и…
— Что значат мои желания? Когда мудрец живет среди глупцов и детей, ему приходится даже играть в орлянку. Но у тебя должно было бы хватить ума, чтобы не потакать сумасбродным прихотям малютки Чарлза и Стини; они готовы устлать серебром полы в своих покоях; прямо чудо, что они еще не сделали этого.
Джордж Гериот поклонился и не промолвил больше ни слова. Он слишком хорошо знал своего господина, чтобы приводить в свое оправдание что-либо, кроме осторожного напоминания о его приказе. Иаков, в ком бережливость была лишь мимолетным и преходящим приступом угрызений совести, сразу возгорелся желанием увидеть серебряное блюдо, которое ювелир собирался показать ему, и послал за ним Максуэла. Тем временем он спросил горожанина, где тот достал его.
— В Италии, если угодно вашему величеству, — ответил Гериот.
— В нем нет ничего напоминающего о папизме? — спросил король, и взгляд его стал более суровым, чем обычно.
— Разумеется, нет, с позволения вашего величества, — ответил Гериот. — Неужели я осмелился бы предстать перед вашим величеством с вещью, отмеченной печатью зверя?
— Если бы ты это сделал, ты сам уподобился бы зверю, — сказал король. — Хорошо известно, что в юности я сражался с драконом и поверг его на пороге его собственного капища; этого достаточно, чтобы со временем меня назвали защитником веры, хоть я и недостоин этого. А вот и Максуэл, согнувшийся под своим бременем, подобно Золотому ослу Апулея.
Гериот поспешил освободить камердинера от его ноши и поставить чеканное блюдо огромных размеров — ибо такова была эта драгоценность — так, чтобы изображенная на нем сцена предстала взору короля в выгодном освещении.
— Клянусь бессмертием моей души, — воскликнул король, — любопытная вещица и, как мне кажется, достойная королевских покоев! И сюжет, как ты говоришь, мейстер Джордж, весьма подходящий и приличествующий случаю; как я вижу, это суд Соломона, царя, по стопам которого живущие монархи должны следовать, стремясь превзойти его.
— Но, идя по чьим стопам, — сказал Максуэл, — только один из них — если позволено подданному иметь свое суждение — превзошел его.
— Попридержи свой язык, негодный льстец! — сказал король, но улыбка на его лице показывала, что лесть достигла своей цели. — Полюбуйся на это прекрасное произведение искусства и попридержи свой длинный язык. Чья это работа, Джорди?
— Это блюдо, государь, — ответил золотых дел мастер, — сделано знаменитым флорентинцем Бенвенуто Челлини и предназначено для короля Франции Франциска Первого, но я надеюсь, что для него найдется более достойный хозяин.
— Франциск, король Франции! — воскликнул монарх. — Послать Соломона, царя иудейского, Франциску, королю Франции! Клянусь всем святым, если бы Челлини не совершил больше никакого безумства в своей жизни, этого было бы достаточно, чтобы назвать его сумасшедшим. Франциск! Этот горе-вояка, потерпевший поражение под Павией, как некогда наш Давид под Даремом. Если бы ему послали Соломонову мудрость, его миролюбие и благочестие, поистине ему оказали бы большую услугу. Но Соломон достоин лучшей компании, нежели король Франциск.
— Я надеюсь, что такова будет его судьба, — сказал Гериот.
— Занятная и очень искусная скульптура, — продолжал король, — но мне кажется, carnifex, сиречь палач, размахивает мечом перед самым лицом короля и легко может задеть его. Я думаю, не требуется Соломоновой мудрости, чтобы понять, какую опасность таит в себе острое оружие, и ему следовало бы приказать этому невеже вложить в ножны свой меч или отойти подальше.
Джордж Гериот пытался рассеять опасения короля, уверяя его, что расстояние между Соломоном и палачом не так мало, как ему кажется, и что нужно принимать во внимание перспективу.
— Иди к дьяволу со своей перспективой! — воскликнул король, — Для законного короля, который хочет править окруженный любовью и умереть в мире и почете, не может быть худшей перспективы, чем обнаженный меч, сверкающий перед его глазами. Меня считают одним из самых храбрых, но должен признаться тебе — я никогда не мог смотреть на обнаженный клинок не моргая. Но, в общем, это прекрасная работа. И сколько же ты за нее хочешь?
Золотых дел мастер ответил, что хозяин блюда не он, а один его земляк, попавший в беду.
— Уж не хочешь ли ты под этим предлогом заломить за него двойную цену? — спросил король. — Я знаю ваши торгашеские уловки.
— Могу ли я надеяться обмануть прозорливость вашего величества? — сказал Гериот. — Вещь эта не поддельная, и цена ей сто пятьдесят фунтов стерлингов, если вашему величеству будет угодно расплатиться наличными.
— Сто пятьдесят фунтов! И столько же ведьм и колдунов, чтобы добыть их! — воскликнул раздраженный монарх. — Клянусь, Звонкий Джорди, ты хочешь, чтобы твой кошелек звенел, как струны лютни! Как я могу отсчитать тебе сто пятьдесят фунтов за вещь, которая не весит и ста пятидесяти мерков? И ты знаешь, что я уже шесть месяцев не платил жалованья даже своим слугам и поварам!
Золотых дел мастер спокойно выслушал все эти упреки, к которым он давно уже привык, и только заметил, что если блюдо понравилось его величеству и если его величество желает приобрести его, о цене нетрудно будет договориться. Правда, хозяину блюда нужны деньги, но он, Джордж Гериот, готов ссудить их его величеству, если ему угодно, и ждать уплаты этой суммы, а также других сумм до тех пор, пока его величество не сможет уплатить их, а тем временем будут насчитываться обычные проценты.