- Глупо, Николай Иванович.
- Сам знаю, да на деньги соблазнился.
- И много дали?
- Пять червонцев.
- Глупо думать, что мы поверим в такой рассказ.
- Ей-богу, один раз нечистый попутал, а что в записке было я вашему, вот ему, как есть рассказал.
- А если Косого позвать?
- Да зовите кого хотите: что косой, что рябой - мне все едино.
- Оружие зачем столько хранили?
- Обрез для самообороны приберег, мало ли бандитов гуляет, а револьвер я нашел и сдать хотел. Да я вот ему уже все рассказал, подтверди, служивый.
- На вот этой тарелке что жгли?
- Бумажку.
- От господина полковника?
- Дак чины-то отменили, нет больше полковников.
Даниил взял сапрыкинский карандаш и попробовал им писать. На твердый грифель приходилось сильно давить.
- А знаете, Николай Иванович, вы правильно делаете, что Илюхи Косого не боитесь.
- Это как? - бросил на командира быстрый взгляд Боцман.
- Он вам больше не опасен, потому что погиб третьего дня, пытаясь взорвать меня гранатой.
- Данька! - вскочил с места Яшка. Ксанка дернула его за рукав обратно.
- Кого же мне бояться? Мальчишку, что ли? Больше свидетелей нету, нотка торжества мелькнула в голосе Боцмана.
- Есть, - совершенно серьезно сказал Ларионов и твердо поглядел на Сапрыкина. - У нас есть письменные показания свидетеля, которым даже вы не можете не верить.
- Опять врете, - отмахнулся Боцман. - То Эйдорф у вас жив, то Косой... Может, скажете, что Бурнаша поймали?
- Пока нет.
- Тогда кого же?
Данька отложил твердый карандаш и взял свой - помягче. Ларионов приложил его задней плоской стороной и стал молча водить карандашом по блокноту Сапрыкина. На листке стали проявляться отдельные буквы, затем целые слова.
- Ах ты, сволочь! - Боцман одним прыжком долетел до стола и попытался схватить бумагу. Данька резко отклонился назад, а сидевший, как на иголках, Яшка навалился на арестанта сзади и, скрутив руки, усадил обратно.
- Ваши это письменные показания, гражданин Сапрыкин, собственной рукой написанные, - сказал Даниил, читая проявившиеся строчки. - Из послания Кудасова следует, что кличка ваша Боцман, а письмо это далеко не первое, что проходит через ваши руки. И плана ухода атамана Бурнаша за границу тут нет, значит о нем вы узнали раньше из другого письма. Если расскажете все, что знаете, то суд это учтет.
- Меня запугали, - сказал Боцман. - Бурнаш. Я его и сейчас боюсь, это страшный человек!
- Обычный бандит, - заявил Яков.
- Он такой... такой...
- Давайте по порядку, - попросил Даниил, - а начать лучше с того, как и кто передавал вам письма от Кудасова. Яша, а ты запиши для памяти, чтоб не перепутать, когда брать пойдешь.
Ксанка подошла к брату.
- Погодите. Это надолго, а в коридоре еще мальчишка ждет.
- Да, сегодня мы с ним поговорить не успеем, придется отложить допрос, - согласился Даня.
- В детдом нельзя - сбежит, - предупредила Ксанка.
- Может, в предвариловку? - предложил Цыганков.
- После того, как его дядя чуть не зарезал? - возмутилась девушка.
- Тогда забирай с собой, - принял решение командир.
- То есть как?
- В общежитие. Будешь ему и нянька, и охрана из ЧК.
- Ладно, - кивнула Оксана, - я так устала, что даже спорить не могу.
На улице начались сумерки и воздух стал чуть прохладней. Ксанка с удовольствием вздохнула полной грудью. Как захотелось ей забыть о шпионе Боцмане, лицо которого перекосил жуткий шрам, о Бурнаше, за побег которого они еще получат нагоняй у начальства, о запахе пожара, которым пропиталось все здание губчека и даже ее куртка, и о беспризорнике, которого она, кажется, обречена вечно таскать за собой по улицам города.
- Куда меня снова волосись? - спросил Кирпич. - Если в детдом - убегу.
- Куда? Дядька твой бандитом оказался.
- Все лавно убегу.
- Беги, - Ксанка разжала пальцы и отпустила мальчишку.
Кирпич замер в нерешительности.
- А они?
- Кто?
Беспризорник показал на караульных у дверей ЧК.
- А они стлелять будут?
- Нет. Беги, ты же хотел сбежать.
- Тю-тю! - Кирпич отбежал метров на пятьдесят, оглянулся и показал язык. - А тебя ис-са меня посадят!
- Не-а, про тебя все забудут, - громко сказала девушка, - кому ты нужен? Сапрыкин с тобой возился, потому что использовал, так же, как приятели твои, у которых ты на шухере стоял.
Кирпич убрал язык и задумался.
- Мы тебя поймали, а они и не вспомнили о Кирпиче, другого дурачка на шухер поставили!
- Я не дуласёк!
- Раз бежишь, а куда не знаешь - то дурачок, - убежденно сказала Оксана и пошла в другую сторону.
- Эй, ты куда? - растерялся Кирпич.
- Домой, пить чай с вареньем и спать, - радостно сообщила девушка. - А ты беги, беги.
- С валеньем?
- Ага, с малиновым.
Кирпич секунду подумал, потом догнал Оксану и взял за руку.
- Ладно, поели. Но помни: ты меня не поймала, я сам.
- Конечно - сам, - девушка растрепала ему волосы.
- Не надо, не люблю, - сказал Кирпич и пошел независимо, рядом. В общежитии он крутил по сторонам головой и удивлялся, как много тут народа, все улыбаются и смеются, словно их всех кормят малиновым вареньем.
Ксанка распахнула дверь и пропустила своего маленького кавалера вперед.
- Принимай гостей, Настя! Я не одна.
- Костенька! - вдруг услышала она Настин крик и быстрее шагнула через порог. Мальчишка стоял растерянно опустив руки, а Настя обнимала и тискала изо всех сил. - Счастье-то какое! Братик нашелся! Костенька, мой родной...
- А дядька Микола сказал, сто тебя класные убили, - пробормотал бывший беспризорник.
- Вот тебе и Кирпич! - наблюдая разворачивающуюся невероятную сцену, Ксанка привалилась к косяку, не зная: плакать ей или смеяться.
25
Немец сознался во всем, и атаману нисколько не было его жаль. Тот, кто пытается услужить и белым, и красным, - предатель, независимо от того, кого он предал первым. Это Бурнаша интересовало в последнюю очередь. Засаду организовали Мстители, похоже, он так и не сумел оценить Даньку по достоинству. Но если бы Эйдорф доложил о своих подозрениях, можно было... Впрочем, что теперь гадать. Профессору так нетерпелось попасть в губчека, что его не интересовал исход боя. Зачем? Сентиментальный немец поклялся, что никто никогда об этом не узнает. "Хорошо", - сказал Гнат и дважды выстрелил ему в грудь. Не станет же он, как рассчитывает Эйдорф, допытываться о подобной чепухе, рискуя каждую минуту. Красные знали достаточно о роли немца, чтобы, как только расправятся с атамановыми казачками, прибежать в дом напротив.
Бурнаш собрал документы профессора, прихватил один из пары его костюмов и покинул опасную квартиру. По улице все еще металось много лошадей, потерявших своих лихих ездоков. Гнат неплохо знал все закоулки Юзовки и без труда обошел красные кордоны. На окраине он переоделся в костюм, оказавшийся чуть великоватым, спрятал в кустах старую одежду и выехал на проселочную дорогу. Лошадь батьке досталась старенькая, но он изо всех сил стегал ее нагайкой, и она быстро доскакала до ближайшей станции, где и издохла. Гнат бросил нагайку ей на круп, а сам запрыгнул на тормозную площадку вагона, катящегося в западном направлении. К утру, миновав несколько станций на товарняке, новоиспеченный профессор купил билет и сел на узловой станции в пассажирский поезд.
Вдали от родных мест его вряд ли кто узнает, а проверки документов атамана не пугали - чище бумаги только у народных комиссаров. Немецкого языка, правда, Гнат не знал, да тут красные для него постарались: всех грамотеев еще в гражданскую перевели. Недаром теперь профессоров из Германии выписывают! Придет время, верил атаман, понадобятся новой власти и казаки, да только поздно будет. Не останется на Руси вольных конников с кудрявыми чубами да лихими усами. Кстати, своими усами атаману пришлось пожертвовать, ведь если смутят пограничников казачьи усы на немецком лице, то недолго и без головы остаться. А доберется Бурнаш до Румынии - враз снова отпустит.