Она говорила, охваченная пароксизмом гнева, и ее глаза, прозрачные, ядовито-зеленые глаза исступленно сверкали.
Шарль, словно лаская, провел рукой вдоль линий ее красивого, чуть искаженного лица.
– Мое удовольствие и в самом деле было бы не меньшим, чем в тот раз. Но я должен разочаровать тебя, ангел мой! Я не буду овладевать Амелией, пока она в горячечных грезах. Мне мало ощутить ее в своих объятиях, меня не устраивает сорвать цвет ее девичества, пока она в бреду. Она должна научиться любить меня! Она должна отдать мне свое кроткое сердце! Она должна добровольно прийти в мои объятия! Я желаю вытравить из нее воспоминания об этом зеленом юнце!..
Александра вновь засмеялась.
– Тебе это не удастся, – нетерпеливо прервала она его. Она не знала, на кого ей больше злиться: на него или же на саму себя? То, что имел в виду полковник, было совершенно не похоже на короткую судорожную связь, в финале которой Амелия будет выброшена за борт ненасытной страсти своего завоевателя, совершенно изничтоженная и внутренне опустошенная.
– Откуда такой скепсис? – откликнулся полковник на ее последнюю реплику. – Может быть, все дело в том, что ты сама влюблена в этого забавного Эрнста? Не так ли? Ведь я прав? Ты согласилась вести торг в надежде заполучить молодого человека для своих целей? Он когда-то устоял перед твоим мастерством обольщения – или почти устоял, если угодно, – и отдал предпочтение Амелии, бедненький мальчик! Естественно, моя неотразимая красотка, это тебя гложет, и ты, стало быть, поклялась разлучить двух любящих молодых людей, развести их сердца…
Он зашелся довольным хохотом.
– Других мотивов не может быть в природе, если я все правильно понимаю?.. Но успокойся! По чистой случайности наши замыслы совпали, и я одобряю твои планы и благословляю тебя! Ты получишь от меня самую эффективную поддержку, какая только возможна. Короче говоря, я соблазняю Амелию, а ты то же самое проделываешь с честным Эрнстом, если находишь это нужным. Но можешь мне поверить, нет ничего более тяжкого, чем сбить идеалиста с того пути, который он однажды посчитал истинным. А мне кажется почему-то, что твой Эрнст обладает всеми данными для того, чтобы стать дураком-идеалистом. Он оставит Амелию только против своей воли!
– Он тоже всего лишь человек из плоти и крови, – гневно пробормотала Александрина. Она попыталась вскочить, но полковник мгновенно ухватил ее, заставил остаться на месте.
– Разгладь свои взъерошенные перья, моя разгневанная прелесть, – сказал он со смехом. – На данный момент нам есть чем заняться друг с другом.
Он скрепил ее поражение поцелуем, так что пышущая гневом Александрина едва не задохнулась, а затем приступил к повторному ее завоеванию. И на этот раз он не успокоился прежде, чем глаза ее подернулись, а голос не начал вновь и вновь хрипло и исступленно выкрикивать его имя.
Окна комнаты были настежь распахнуты, и за деревьями уже занимался рассвет. Первые птичьи голоса доносились из глубины парка. Александрина беспокойно двигалась во сне, а полковник, растянувшись подле нее на покрывале кровати, похожей на большую раковину, задумчиво смотрел, как нежно-зеленые полосы света на восточной окаемке неба постепенно окрашиваются во все более светлые тона.
Вот уже более двух недель «Императрица Нанта» бороздила серо-зеленые равнины океана, продвигаясь в западном направлении. День за днем разносились над палубой зычные команды месье Буайо, который со своей подзорной трубой твердо стоял на капитанском мостике, вглядываясь вдаль. Капитан Буайо был мужчина за сорок, рано поседевший морской волк с резкими чертами лица и ярко выраженным пристрастием к употреблению тяжелого кнута, носимого им за поясом. Он имел обыкновение без раздумий прибегать к крутым мерам воздействия и почти ежедневно тот или иной член экипажа подвергался безжалостной порке, а то и собственноручному избиению капитаном, даже в тех случаях, когда повод лишь в малой степени оправдывал такую жестокость.
Немногие пассажиры, находившиеся на борту грузовоза, уже давно свыклись с воплями, которые издавали под ударом каната толщиной в три пальца привязанные к мачте матросы. Только Эрнсту такие экзекуции казались просто непереносимыми. Ужасающие крики извивающихся под ударами кнута людей терзали его слух, пока он сидел в своей уединенной каюте и с сердцем, переполненным печалью и любовью, писал письмо своей возлюбленной Амелии.