– Я думал тогда, что придется отказаться от всего, что было мне дорого, – продолжал отец. – Поверь, мне совсем не хотелось этого, но я решил, что окажу тебе услугу, если заранее подготовлю тебя к возможности получения титула.
– Но я-то не был наследником, – резонно возразил Джеймс.
– И я тоже не был. – Отец со вздохом развел руками. – Я чувствовал себя более счастливым, когда был ученым и вел простую жизнь с твоей матерью и с вами, моими мальчиками. И все же… вот как все повернулось.
Джеймс заерзал на стуле; ладони его нашли наконец опору на сиденье.
– Почему ты мне этого не сказал одиннадцать лет назад?
Граф поднял на сына глаза, полные сожаления.
– А ты бы стал меня слушать?
– Ты не дал мне возможности это выяснить.
Отец тяжело вздохнул.
– Что ж, наверное, я это заслужил. Я подвел тебя, Джемми. Не справился с двойным грузом ответственности, не смог стать одновременно образцовым графом и хорошим отцом. Я совершил немало ошибок и виноват в том, что выплескивал свое раздражение на тебя и Уильяма. Но с годами я понял, что могу оставаться самим собой и при этом быть графом. Увы, понимание пришло слишком поздно, и я прошу прощения за все обиды, вольные и невольные, которые тебе нанес.
Джеймс остолбенел; не было слов, чтобы описать его состояние. Отец извинился перед ним! Джеймс не знал, чего ждать, пустившись в этот путь, который он называл про себя дорогой в ад, но ему и во сне не могло бы привидеться, что отец будет просить у него прощения.
– Я долго думал над тем, что случилось с девушкой, которая была тебе настолько дорога, что ты сделал ей предложение, – продолжал граф. – То, что случилось, – страшная трагедия. Но ты должен мне поверить: тогда я думал, что в той ужасной новой жизни, в которую, не спрашивая моего желания, швырнула меня судьба, был только один плюс – возможность помочь тебе материально. Заплатив ее отцу столько, сколько он потребовал, я подумал, что помогаю тебе.
Джеймс задумался. После объяснений отца все в этой истории выглядело несколько иначе, чем прежде. Будь он, Джеймс, на месте отца, как бы он поступил? Так же? Или по-другому? Интересно, тогда, одиннадцать лет назад, хватило бы у него ума выслушать отца и понять его? Он не мог ответить на эти вопросы, но был рад, что приехал сейчас.
– Спасибо, – кивнул Джеймс; голос его срывался от избытка чувств. Он резко откинулся на спинку стула, словно проверяя, выдержит ли тот испытание его весом. Но интересовало его совсем другое: выдержит ли испытание временем этот хрупкий, только что заключенный с отцом мир? – Однако я хочу, чтобы ты мне пообещал, что больше не будешь пытаться исправлять мои ошибки с помощью денег. Ни пенни, слышишь? Я гордый человек, отец. И я хочу верить, что мне есть чем гордиться. – Джеймс невольно сбил пафос, усмехнулся. – Я не отрицаю, что мои суждения не всегда были правильными, и не стану утверждать, что застрахован от ошибок в будущем. Но позволь мне жить так, как я сам считаю нужным.
Плечи графа чуть опустились, и он выглядел сейчас почти умиротворенным.
– Говоря об ошибках, ты включаешь в их число одиннадцать лет бойкота?
Джеймс кивнул. Наконец он почувствовал, что может дышать полной грудью.
– Очень сожалею. Так ты даешь мне обещание?
– Да, – кивнул отец.
– Я рад. – Джеймс вновь подался вперед. – Потому что хочу сообщить тебе нечто очень важное.
Джеймс выходил из кабинета с легким сердцем: так легко на душе у него уже не было много лет. Он знал: все будет хорошо. Отец выслушал его рассказ о том, что произошло накануне ночью. Более того, некоторые эпизоды, судя по выражению лица, отца позабавили, но никаких оценок граф не давал, никаких суждений не выносил. Он выразил удивление, услышав имя Бартон, и сообщил сыну, что этот человек месяц назад снял домик на восточной окраине его поместья.
Затем граф спросил, каких действий Джеймс от него ждал (еще четверть часа назад Джеймс мог бы побиться об заклад, что такое невозможно). Но он ни о чем отца не попросил. Вернее – попросил, чтобы тот ничего не предпринимал. И, как ни удивительно, отец ответил ему согласием.
Словами не передать, какое это было облегчение. Никаких попыток шантажа, никаких попыток подкупа. К тому же отец обещал, что если Бартон появится у него и попросит аудиенции, то он не примет его. Теперь настойчивый совет Джорджетт приехать сюда и обо всем поведать родным уже не казался Джеймсу бессмысленным – скорее наоборот. Хотя следовало признать: ничто еще не давалось ему тяжелее, чем решение последовать ее совету.