Синон прервал свою речь, словно не в силах был продолжать. Затем он с трудом заговорил снова:
— Ахейцы обрадовались. Еще бы! Так просто было спастись — убить только одного соплеменника! Никто не заступился за меня. Уже был сложен костер для жертвоприношения; уже на голову мою возложили белую повязку… Но в последнюю ночь, перед самой зарей, мне удалось бежать. Я спрятался в тростниках на берегу Скамандра. Ахейцы не нашли меня. Они подняли паруса и отплыли на родину, а мне уже никогда не увидеть родной земли, престарелого отца и милых детей! О Приам! Сжалься надо мной, несчастным, сжалься!
И Синон с рыданьем упал на колени.
Приам поднял его и сказал дружелюбно:
— Утешься, злополучный, забудь отныне своих коварных собратьев. Мы дадим тебе приют. Но сначала скажи: зачем сооружен этот конь? Кто строил его и с какой целью? В исполнение обета? Или это какое-нибудь военное сооружение?
Синон поднял глаза к небу и молитвенно простер руки.
— Клянусь алтарями богов, — сказал он, — я вправе разорвать священные узы, вправе ненавидеть ахейцев и открыть вам их тайны. Конь этот сооружен по указанию Калхаса как искупительный дар Афине Палладе: богиня разгневана малодушным бегством ахейцев. Конь нарочно выстроен таким огромным, чтобы его нельзя было протащить в ворота неприступного Илиона. Прорицатель Калхас открыл нам, что, если конь будет поставлен в Трое, богиня Афина перенесет на вас свою благосклонность.
Трояне доверчиво слушали объяснения пленника. Ради благосклонности Афины решили они принять удивительный дар. Только Лаокоон по-прежнему не хотел верить данайцу.
— Лицемерный обманщик! — сурово говорил он. — Кто тебе поверит?..
И снова боги светлого Олимпа помешали обличителю. В море внезапно закипела и всколебалась вода. Из волн вынырнули плоские головы двух огромных морских змеев. Кроваво-красные гребни вздымались у них вдоль хребтов, медным блеском сверкала и переливалась чешуя. Страшные гады плыли к берегу. Их тела извивались среди волн, а сзади по воде тянулся пенистый след.
С дикими воплями бежали трояне к городу, увлекая за собой и Синона, и жреца, и Приама, и всех, кто окружал коня.
Змеи выползли на песчаный берег и стремительно заскользили по песку, вслед за бегущей толпой.
Два мальчика — сыновья жреца Лаокоона — отстали от беглецов. Старший тащил за руку младшего; тот упал было и разбил себе ногу о камень; теперь он с трудом поспевал за братом и плакал от боли и страха. Змеи настигли мальчиков и сжали их в своих тяжелых, сверкающих кольцах. На крики детей подбежал с мечом в руках Лаокоон. В отчаянье ударил он одну из змей мечом, но оружие только скользнуло со звоном по медному панцирю. Змеи повернули к жрецу разинутые пасти. Тотчас сползли они с задушенных детей и обвили обезумевшего отца своим чешуйчатым телом. Тщетно вырывался он из смертоносных объятий, тщетно кричал. Тело его безжизненно поникло, он упал на песок рядом с мертвыми сыновьями. А змеи, струясь по песку, скрылись в набегающих на отмель волнах.
Трояне понемногу возвращались к коню. Пришел отважный Эней в сверкающем вооружении. За ним теснились войны. Конь Афины Паллады внушал им благоговейный страх. Эней обратился к спутникам.
— Жрец Посейдона Лаокоон наказан неумолимой рукой богов, — сказал он. — Своим нечестивым копьем он оскорбил священного коня Афины Паллады, и богиня выслала против него этих чудовищных змей. Страшен гнев богини: погиб не только Лаокоон, но и оба его юных сына… Попытаемся, друзья, смягчить сердце грозной дочери Зевса. Втащим коня в город и поставим его на площади перед храмом Афины. Быть может, чудесный конь и впрямь охранит наш город от губительного гнева богини!
— В город, в город! — подхватили воины. — Беритесь за коня, трояне! Тащите площадку на колесах!
Прикатили низкую дощатую площадку; на таких площадках перевозили камни для городских построек. Трояне обвили пеньковыми канатами ноги и шею коня, взгромоздили его на площадку и повлекли в город.