Катя переступила порог, едва не задев за низкую притолоку. За нею — Огуречная Лошадка. Она аккуратно потопталась на коврике из еловых веточек, чтобы стряхнуть с копытцев пыль, и присела возле Катиной ноги слева, как это всегда делают хорошо воспитанные собаки.
Старый профессор Хвостатов поспешил к ним. Поредевшие кисточки на его ушах слегка покачивались. Он протянул Кате чёрненькую с блестящими коготками лапку:
— Милости прошу, гости дорогие!
Он почтительно пожал Катины пальчики. При этом он поклонился, и кисточки его ушей слегка мазнули Катю по носу. Так же учтиво поздоровался он и с Лошадкой. А Лошадка, будто только и делала что ходила по гостям, не растерялась. Она согнула передние ножки и поклонилась, как цирковая лошадь.
— Добрый день, господин Хвостатов! Как поживаете? Хорошая погода, не правда ли?
Профессор удивлённо улыбался, и Кате очень нравилось, что его рыжий, местами полинявший хвост изящно повиливает от избытка доброжелательности, а пышный лиловый бант на шее очень идёт к бордовой бархатной куртке.
— Будьте как дома! Проходите, усаживайтесь на диван, пожалуйста! Я, видите ли, занят. Я сочиняю музыку… я сейчас… — И он сел за фортепьяно. — Это будет… — Он немного помедлил, подыскивая слова. — Это будет песенка без слов из детского сна для одной солнечной струны и птичьего голоса. Можно в полной тишине, можно с оркестром кузнечиков. — И он засмеялся, показав свои острые редкие зубки.
И Катя вспомнила: ну конечно, именно эту мелодию выводил там, над полем, жаворонок.
Прибежала Белка. Захлопотала, захлопотала… Запахло самоваром, крепким чаем, пончиками и мёдом. И пока хозяйка носилась вокруг стола, Катя с Лошадкой сидели на плюшевом диване, тесно прижавшись друг к дружке, и рассматривали картинки в необыкновенных сказочных книжках, которые одну за другой снимал с полки хозяин и раскладывал перед ними на диване. Катя не дыша рассматривала прекрасных фей, принцев и ведьм. Стоило только подуть на папиросную бумагу, накрывавшую картинку, как они оживали.
Они были такие настоящие, что Катя слышала шелест шёлковых и парчовых одежд, вдыхала ароматы чудесных садов, различала голоса людей, птиц и зверей. Таких книг она ещё никогда не видела, хотя ей покупали отличные книжки в ярких лаковых переплётах.
— Это волшебные книги. Они ещё не написаны, — доверительным шепотом сообщил профессор Хвостатов. — Они ещё только зреют в умах писателей и художников. Это те книги, которые снятся им во сне. Правда, наутро они почти ничего не могут вспомнить.
— Почему? — огорчилась Катя.
— Потому, что в жизни волшебство трудно удержать, — грустно покачал головой профессор. — Всё ускользает, и мало кому это удаётся.
— Смотри, смотри! — зашептала вдруг Огуречная Лошадка. — Эта книга про меня!
Она вытащила из груды книг самую большую и толстую. На обложке была нарисована Огуречная Лошадка.
— «Удивительные приключения и весёлые похождения Огуречной Лошадки», — прочитала Катя.
Она с любопытством листала книгу, сдувая папиросную бумагу с оживающих картинок. Удивительное дело: на картинках она узнавала себя. Вот она верхом на Огуречной Лошадке летит над облаками. Вот они вместе сидят в высоких ромашках на лесной опушке. А вот они уже у Белок в их дупле пьют чай и весело смеются.
Лошадка рассматривала картинки через Катино плечо, и Катя чувствовала на щеке её лёгкое дыхание. Будто пахло свежими огурчиками.
— Листай дальше, — нетерпеливо шептала Лошадка. — Что там случиться с нами дальше?
Но дальше шли чистые листы.
— Нет-нет, друзья, новые страницы в этой книге появляются не раньше, чем с её героями происходит что-нибудь новенькое. Последняя страница в нашей книге будет о нашей с вами встрече.
Хвостатов осторожно закрыл книгу и поставил её на верхнюю полку.
Блестящий пузатый самовар занял почётное место посреди стола. Его окружили тарелочки с орехами, печеньем и вазочки с вареньем: и клубничным, и смородинным, и крыжовенным, и из бананов, и из лепестков роз, и из душистого горошка.
Катя тут же принялась всё пробовать, а профессор Хвостатов и Огуречная Лошадка уселись рядом и угощались рябиновой настойкой из маленькой чёрной бутылочки.
На огонёк прилетел Дятел. Он повесил на гвоздь свой красный картузик, одёрнул чёрную жилетку и протянул хозяйке букет ромашек. Потом подсел поближе к самовару и стал громко колоть сахар клювом.
— Помню, как мы учились в лесной школе, — поглядывал Дятел на профессора. — По художественному свисту у меня всегда были двойки.