— Благодарю, — живо отозвался Фрике, — что-то нет аппетита. Меня вполне устроит саговая лепешка.
ГЛАВА 12
Осада воздушного дома. — Пираты! — Воспоминание о воине, сообщившем грекам о победе при Марафоне[144].— Странная постройка. — Голод. — Будем ли мы съедены? — Что было привязано к лиане, прикрепленной к стреле с желтыми перьями? — Двадцать пять килограммов свежего мяса. — Кто совершил это доброе дело? — Благодарность обездоленных. — Еще одна встреча с каронами-каннибстами. — Главный амулет папуасов. — На смену птицам солнца приходит птица ночи…
— Ну, моряк, что скажешь теперь?
— Что мне хотелось бы убраться отсюда, и как можно скорее.
— Да, я тоже был бы не прочь.
— Нам и впрямь не везет.
— Одна беда за другой.
— В конце концов, это становится невыносимо. Сперва нас посадили под замок на борту «Лао-цзы» и решили уморить голодом, затем мы чуть не попали в руки к людоедам на острове Вудлэк…
— А теперь мы оказались в осаде, сидим на решетчатом настиле в двести квадратных метров на высоте в сорок пять футов от земли.
— И к тому же в кладовой хоть шаром покати.
— Как на борту парусника, попавшего в мертвый штиль, когда съедены все кошки и в трюме, и в камбузе. Это напоминает мне времена моего детства. Тогда настоящие моряки во время плавания всегда оставались на своем посту: трюмные матросы — в трюме, марсовые матросы — на марсе.
— Такое просто невозможно.
— А я говорю, что так было. Неужели ты не слышал об этом? Трюмные моряки после двухлетнего плавания выходили на свет без кровинки в лице.
— А как же марсовые?
— Они сидели на марсе, словно попугаи на жердочке. Лишь спускали корзину за едой, которую им приносили юнги из камбуза.
— Сегодня у нас и камбуза нет…
— Ay юнги живот от голода подвело.
— Так долго продолжаться не может.
— Не по душе мне эта якорная стоянка.
— А что там делает неприятель?
— Ба! Прячется по-прежнему в кустах и готов в любую минуту пустить в нас стрелу с красными перьями.
Хотя стояла непроглядная ночь, Фрике тихонько приблизился к краю площадки, надеясь что-нибудь рассмотреть в темноте.
— Будь осторожен, сынок. В решетке слишком широкие просветы, а внизу нет сетки.
— Не бойся, для меня это дело привычное!..
— Ничего нового, конечно?
— Ничего. Под деревьями темно, как в колодце.
— Да, кстати, а что делают наши друзья-папуасы? Отчего их совсем не слышно?..
— У них тоже в животах пусто. Они сгрудились в другом конце дома, заслонили огонь листьями саговой пальмы и уселись вокруг него на корточках.
— Еще раз говорю тебе: так долго продолжаться не может. Надо попробовать прорваться, а не то наши хозяева начнут есть друг друга.
— Да, уже немало времени прошло с тех пор, когда мы в последний раз ели рагу из райских птиц.
— Оно и впрямь очень вкусное. Жаль, что не осталось еще две или три дюжины тушек.
— К этим бы тушкам килограммов двести саго и воды…
— Да, боюсь, в нашем положении трагической развязки не избежать.
— Ты видел, с какой отвратительной алчностью они смотрели на бедного Виктора?
— Тише! Только бы он ни о чем не догадался. Ах, если бандиты вдруг попробуют его тронуть, я не пожалею свинца. У меня, к счастью, есть в запасе револьвер американца.
— И рýжья у нас с собой… Первый, кто вздумает положить лапу на малыша, получит пулю в лоб.
— Пьер!..
— Да, сынок.
— Попытаюсь-ка я немного поспать, а ты будь начеку. Не спускай глаз с наших хозяев. Я доверяю им не больше, чем осаждающим.
И Фрике, который вот уже третий день, как и его товарищи, жевал листья, чтобы заглушить голод, растянулся на циновке и закрыл глаза.
Что же произошло после того, как папуасы, закончив охоту, собирались основательно подкрепиться и отправиться в путь? А вот что. Жаркое было уже готово, охотники, присев на корточки, весело переговаривались, подсчитывая, сколько топориков, наконечников, стеклянных бус и, главное, сколько бутылок огненной воды они получат в обмен на птиц солнца от малайских торговцев. Вдруг в лесу послышался шум. В мгновение ока все вскочили и схватились за луки. Шум приближался, можно было подумать, что бежит дикий зверь, за которым по пятам гонятся охотники. И вот из леса выскочил испуганный, с трудом переводящий дыхание туземец, с выпученными глазами, весь в поту. Зажимая рукой на груди рану, из которой текла кровь, он кинулся к Узинаку.
144
Во время греко-персидской войны в 490 году до нашей эры греческий воин пробежал около 40 км из селения Марафон до Афин, чтобы сообщить о победе греков над персами. С этой легендой связаны название и дистанция марафонского бега.