— Успеете… а сегодня позабавимся.
— Нам не до забав. Ехать пора.
— Успеете… а сегодня позабавимся.
— Да что ты заладил? — нетерпеливо воскликнул парижанин. — Хуже кукушки! Чем нам забавляться?
— Охотой.
— Охотой?.. Какой?
— На слонов.
— Почему тебе пришла эта мысль?
— Потому что ты великий охотник, и ружья у тебя большие, они бьют по крупным животным. И потому еще…
— Ну? Почему?
— Потому что у нас нет провизии. Завтра будет нечего есть, а слона хватит на несколько дней.
— Вот хитрый король! Давно бы сказал. Хочешь сделать с нашей помощью запас мяса. Хорошо. Я согласен. А после можно будет уйти?
— Можно.
— И ты дашь нам пирогу с гребцами, чтобы доплыть до Фритауна?
— Дам, если убьете слона.
— А когда надо его убить?
— Завтра.
— Завтра? Хорошо. Значит, у тебя на примете есть слон?
— Я приведу его, куда договоримся с Бабато-генералом.
— Хорошо. Постараюсь добыть для тебя эту мясную гору.
Снарядились и толпой пошли в лес, где, по словам Сунгойи, скрывался слон.
Время было дорого. Обитателям поселка грозил голод. За время, предшествовавшее сражению, вся провизия была съедена.
Слона необходимо было убить.
Фрике не разделял радужных надежд Сунгойи, доказывал возможность неудачи. Не потому, что парижанин боялся встречи со слоном, просто он заметил, что новоявленный монарх чересчур уповает на могущество своего талисмана.
С позиций здравого смысла это выглядело весьма сомнительно.
Барбантон и вовсе отнесся к этому известию крайне апатично. Ему было все равно. Он шел и молчал.
Быть может, великий полководец мечтал о новой славе, обдумывал план завоевания Судана?
Или оплакивал кровавый эпизод, положивший конец его карьере?
Впрочем, он по своей природе не был охотником. Да и все великие полководцы не любили охоту, смотрели на нее как на пустую, недостойную забаву.
Тюренн, Конде, Густав-Адольф, Карл XII не были охотниками. Ни Фридрих Великий, ни Наполеон.
Они охотились на людей, травили, избивали, науськивали на них свои армии. Но гоняться за каким-нибудь зверем, тратить на это время — никогда! Заниматься столь ничтожным делом, когда от них зависели судьбы царств, судьба мира!
Как бы то ни было, но только жандарм о чем-то размышлял и молчат в наполеоновской позе номер один, держа руку на груди.
Углубились далеко в лес, слоновьих следов видно не было — не только свежих, но и старых.
Тем не менее Сунгойя уверял, что слон непременно появится. Его вера в талисман была безгранична.
Он то и дело дотрагивался до него руками, не то затем, чтобы убедиться в сохранности, не то из желания пробудить в нем прежнюю силу, чтобы перелить ее в себя.
Фрике искоса посматривал на него и думал: «Пусть бы на эту скотину дерево, что ли, свалилось и придавило его хорошенько! Я бы открыл медальон, вынул билет госпожи Барбантон, а саму вещь оставил бы, пожалуй, этому плуту, если бы его не раздавило».
Солнце зашло. Сделали привал в лесной чаще, развели костры во избежание чересчур короткого знакомства со львами, которые всю ночь с рыканьем бродили вокруг огней, немалым количеством оправдывая название страны (Сьерра-Леоне значит «Львиная гора»).
Слышно было ворчание леопардов, рев горилл, визг гиен и блеянье антилоп, но ни разу — ни вдали, ни вблизи — не протрубил слон, а его звучный металлический зов ни с чем не спутаешь.
Между тем Сунгойя продолжал непоколебимо верить.
Он проспал всю ночь сном праведника, зажав рукой талисман, и утром объявил, что сегодня еще до заката солнца слон будет найден и убит. Белым друзьям обещал рагу из слоновьего мяса, какое не приготовит ни один европейский повар.
Фрике только плечами пожал, насвистывая утреннюю зорю, вскинув на спину большую винтовку, он вместе с Барбантоном занял свое место в хвосте отряда. Впереди, как и подобает вождю и по совместительству двуногой ищейке, шел Сунгойя. За ним гуськом тянулись приближенные, потом толпой чернь и, наконец, европейцы.
Такой порядок приняли ввиду того, что европейцы стучали обувью и могли отпугнуть зверя, тогда как босые негры шли беззвучно, как ползают змеи.
Фрике перестал насвистывать. Зарядил винтовку Гринера двумя пулями в металлических гильзах, срезал палку, чтобы легче было идти, и тронулся в путь.
Барбантон молча шагал, чередуя наполеоновские позы и все что-то обдумывая.
В лесу стояла полная тишина, лишь где-то наверху, в непроницаемом зеленом своде, чуть слышно чирикали птицы.