В другое время восклицание сестры, быть может, не на шутку обидело бы Пенрода. Но сейчас, услышав его, он даже несколько приободрился, и, не имея возможности поглядеться в зеркало, которого не было поблизости, Пенрод представил себе нечто среднее между пышными одеяниями актеров в постановке «Двенадцатой ночи» Шекспира с участием мисс Джулии Марло и портретами Джорджа Вашингтона. Это его вполне удовлетворило.
Обрадовал и меч; его одолжил сосед, который был членом общества «Рыцарей Пифии». Меч прикрепили к поясу, потом облачили Пенрода в мантию старую накидку для гольфа Маргарет. Теперь на нее нашили пушистые кружочки из ваты, а кроме того, украсили большим крестом, материалом для которого послужила та же красная байка. Фасон и украшения мантии были навеяны изображением крестоносца на какой-то рекламе, опубликованной в газете. Мантию тоже прикрепили к плечам Пенрода, или, точнее, к плечам бывшего верха от платья миссис Скофилд, английскими булавками. Сзади она свисала до самых пят, спереди же ничто не мешало созерцать рыцарский костюм как в целом, так и в малейших деталях. Теперь наконец Пенроду разрешили подойти к зеркалу.
Это было стоячее зеркало, и, увидев себя в полный рост, Пенрод немедленно ощутил весь трагизм своего положения. Подросток менее поэтичный и возвышенный, возможно, не обратил бы особого внимания на некоторые несуразности костюма. Но перед зеркалом стоял Пенрод, и сила гнева его была по меньшей мере равна извержению вулкана.
Возьмите «Тружеников моря» великого Гюго. Прочитав сцену с рыбой-дьяволом, вы получите какое-то представление о том, что за сражение происходило в доме Скофилдов. Однако и Гюго, доживи он до наших дней и вознамерься описать полчаса, которые последовали после того, как Пенрод увидел себя в зеркале, должен был бы изрядно поломать голову над образами. Даже сам мистер Уилсон, подлый, но красноречивый враг Гарольда Рамиреса, тут наверняка зашел бы в тупик. Все выразительные многоточия мистера Уилсона были детским лепетом в сравнении с чувствами, которые заклокотали в груди Пенрода после того, как у него не осталось сомнений: любящие родственники выставляют его на публичное осмеяние; они хотят, чтобы он вышел на сцену в какой-то штуке от платья матери и в чулках сестры!
Пенрод так хорошо знал обе эти вещи, что ничуть не сомневался: посмотри на него человек хоть с другого конца света, он тут же распознает их. Чулки удручали его даже больше всего остального. Сколько его ни уверяли, что никто не догадается, он не верил. Чем дольше он разглядывал себя в зеркале, тем отчетливее убеждался: каждый дурак поймет, что это не мужская одежда, а дамские чулки! Чулки были ему широки, они топорщились и пузырились, и это на тысячи ладов вопило об их предыстории. Лишь подумав об этом, Пенрод готов был умереть от стыда. И он бушевал, как узник, который надеется, что, отбившись от стражи, избежит позорной казни. Он затих лишь после того, как миссис Скофилд, чьи аргументы были исчерпаны, соединила его по телефону с отцом. Состоялся долгий мучительный разговор, и сопротивление Пенрода было сломлено.
Миссис Скофилд и Маргарет решили не дожидаться новой вспышки отчаяния и с возможной поспешностью передали страдальца с рук на руки миссис Рюбуш. Они еще дешево отделались. Ведь Пенрод не распознал, из чего сделаны его панталоны. А они не заблуждались на тот счет, что последовало бы после того, как он понял это. Но вроде бы все обошлось, и они поздравили друг друга с успехом. Теперь они могли сказать, что костюм в целом удался. Конечно, никто бы не стал оспаривать того факта, что Пенрод никак не походил на персонажей, которые родило вдохновение сэра Томаса Мелори или Альфреда Теннисона. Вообще-то, если быть до конца честным, надо сказать, что он вообще никого и ничего не напоминал, ибо такое на земле появилось впервые. И все же, несмотря на волнение, свойственное родным и близким актеров, миссис Скофилд и Маргарет были уверены в одном: внешний вид Пенрода не посрамит семью.
Войдя в зал «Женского клуба искусств и ремесел», они с чувством выполненного долга заняли места среди остальных зрителей.
Глава IV
НА ГРАНИ ОТЧАЯНЬЯ
Со стороны сцены слышался гул полного зала. Помещение за кулисами, куда водворили Пенрода, было набито возбужденными детьми в более или менее «средневековых» костюмах. Если бы Пенрод внимательно посмотрел вокруг, он мог бы убедиться, что одежда остальных юных рыцарей не слишком отличается от его собственной. Но стыд захлестнул его до такой степени, что он не видел ничего вокруг. Он ждал, что на него с минуты на минуту посыпятся насмешки, и собрал все свое мужество. Он готовился достойно встретить шуточки, которые вот-вот начнут отпускать по поводу чулок сестры. Сразу же забившись в угол, он ухитрился отстегнуть мантию и понял, что еще не все потеряно. Он закутался в мантию и заколол ее под горлом. Теперь она закрывала весь костюм, и Пенрод завоевал временную передышку. Но теперь, когда он несколько успокоился, перспектива предстоящего спектакля предстала ему в совсем мрачных тонах. Ведь по ходу действия придется откинуть мантию назад.