Большинство юных рыцарей тоже плотно укутались в мантии. Лишь немногие счастливчики из зажиточных семей вели себя по-другому. Те, наоборот, гордо откидывали свои мантии из ярких тканей. Им было нечего стыдиться, и они нагло похвалялись костюмами, которые им взяли напрокат в костюмерной. Некоторые из этих последних вели себя и вовсе вызывающе, ибо родители сподобились заказать им костюмы у лучшего портного в городе. Особенно выставлялся Морис Леви. Он прямо сиял от восторга, что будет представлять этого идиотского сэра Галахада-дитя и считал своим долгом назвать каждому кругленькую сумму, в которую обошлось родителям его рыцарское одеяние. Средневековый дух, как его понимал лучший портной города, тут воплощался с подлинным мастерством и блеском. Панталоны из синего бархата сидели великолепно, атласный жилет ослеплял белизной, а изящество пиджака со скругленными фалдами подчеркивали перламутровые пуговицы. Последними штрихами этого шедевра были мантия из желтого бархата и белые сапожки с золотыми кистями.
И вот все это великолепие вдруг остановилось возле сэра Ланселота-дитя. И добро бы сэр Галахад-дитя был один. Увы, девочки, повинуясь вечной страсти, которую испытывает слабый пол к изяществу и блеску, конечно же, сгрудились вокруг и с любопытством разглядывали счастливого обладателя костюма.
Выдав им очередную информацию по поводу суммы, в которую стал его родичам рыцарский наряд, мистер Леви обратил благосклонное внимание на Пенрода.
— Ты чего это закутался в старую накидку для гольфа? А под ней у тебя что? — спросил он.
Пенрод наградил его ледяным взглядом. Раньше этот остряк себе такого не позволял. Почтительность и робость — вот что до сегодняшнего дня определяло его отношение к Пенроду. Но сейчас сэр Галахад-дитя был настолько опьянен блеском своего костюма, что явно съехал с тормозов и, похоже, униматься не собирался.
— Так что у тебя под ней? — повторил он, хотя в иной обстановке непременно почувствовал бы угрозу, которую таил в себе взгляд Пенрода.
Ценой титанического напряжения воли Пенрод напустил на себя самый беззаботный вид.
— Да так, ничего особенного! — небрежно ответил он.
Это повергло Мориса в еще большее веселье.
— Ага! Значит, ты голый! — Теперь он просто визжал от восторга. Слушайте все! — продолжал он. — Пенрод Скофилд сказал, что у него под накидкой ничего нет! Он голый! Голый!
Девочки тут же громко захихикали. На их месте Пенрод вел бы себя поскромнее, но тут новый удар потряс все его существо, заставив забыть о неделикатных выходках толпы.
Взгляд его упал на рыжекудрую красавицу Марджори Джонс. Одетая в костюм девы Элейн-дитя, она сейчас хохотала вместе со всеми, и ее прелестный серебристый смех разносился по всей комнате.
На шум сбежались мальчики и девочки, сидевшие в других углах комнаты.
— Он голый! Голый! — продолжал вопить сэр Галахад-дитя. — Пенрод Скофилд голый! Голый!
— Ну, ну, детки, успокоились, успокоились! — сюсюкала миссис Лора Рюбуш, проталкиваясь сквозь гомонящий клубок. — Не забывайте, сегодня все мы маленькие рыцари и дамы. Маленькие рыцари и дамы Круглого стола никогда не позволяли себе так шуметь! Итак, если все в сборе, нам пора выходить на сцену.
Пользуясь заминкой, Пенрод проскользнул за спиной миссис Лоры Рюбуш и оказался рядом с дверью. Он тихонько открыл ее и выскочил вон. Плотно затворив дверь, он огляделся. Он попал в какой-то узкий коридор. Тут не было ни души. На противоположном конце он заметил дверь с табличкой, которая уведомляла, что это комната сторожа.
Гордость Пенрода была уязвлена, а сердце при воспоминании о нежном, но жестоком смехе Марджори Джонс разрывалось от боли. Он думал, что все счастливые дни для него уже позади, и, облокотясь на подоконник, пытался представить, какое впечатление произведет на всех, если выпрыгнет сейчас со второго этажа. Но тут он вспомнил о Морисе Леви, и мысль о самоубийстве оставила его. Решительно, он не мог покончить счеты с жизнью, пока сэр Галахад-дитя ходит неотмщенным по этой земле.