московском универсаме баночкой зеленого горошка с бобовых посевов Лиона, пучком редиски с грядок Елисейских Полей, пакетом "Молока любимой женщины Людовига XIV", пачкой сливочного масла "Агония Парижской Коммуны", батоном французского нарезного "Пленение Наполеона III под Седаном" ...
* * *
На исходе восьмой кружки к Макарычу в пятый раз за вечер подсел субъект с выпученныи глазами и оттопыренным левым ухом. Он назойливо спрашивал об одном и том же.
- А Вы все-таки не знакомы ли часом с моей женой Динкой?
Макарыч понял, что дальше отмахиваться от пучеглазого бессмысленно.
- Я знавал несколько Динок, - признался журналист. - Одну из них мы с другом Димоном откопали в магазинчике "Вкусная Еда", что по соседству с нашей Радиорубкой Американской Парфюмерной Фабрики "Свобода".
Как-то по весне, налопавшись в очередной раз в кафе у армян поддельной татарской водки в пластиковых стаканчиках, мы перекатились на другую сторону Малой Дмитровки и завалились во "Вкусную Еду". Кроме Динки, в продавщицах здесь таскалась еще Фаинка, а заправляла милашками Олимпиада Агрессиновна Крысозлобина в зеленом парике.
Мы были в ударе и решили, наконец, приступить к активным действиям, так как до этого лицезрели девчонок в трезвом виде и потому нас от них тошнило.
Барышни, - воспоминания освежили изможденное девятой "Балтикой"лицо Макарыча, - всегда стояли за прилавком плечом к плечу, горделиво приосанившись, словно дуэт пионеров-песняров на слете в "Артеке", и злобно шевелили губами.
Как потом выяснилось, это были беззвучные матерные проклятия в адрес начальницы Олимпиады Крысозлобиной в зеленом парике, которая в силу наступившего переходного возраста стала опасной для окружающих.
Макарыч замолчал. Воспоминания о Динке с Фаинкой требовали чего-то покрепче "Балтики". И он послал пучеглазого за "Смирновской можжевеловой", снабдив его крупной командировочной купюрой.
Пучеглазый был в восторженном шоке. Он никогда не слыхал подобных удивительных историй, так как не ходил в магазин знакомиться с девушками. Он их панически боялся.
Покупая закуску к пиву, пучеглазый не мог выговорить ничего более-менее связного. Молоденькой продавщице вместо: "Дайте мне, пожалуйста, леща" он блеял: "Вда-а-ртэ мэнэ-э-т по клэ-э-щу". Просьба: "Положите мне вон того рака" вылетала из его перекошенной от ужаса пасти в виде: "Вла-а-жи-и-тэ мэ-нэ-эт по-од ра-а-аками ро-о-гом".
Пучеглазый побежал за "можжевеловой" и приволок "1/20 ведра" (бутылка "Смирновской водки", содержащая 615 мл, или 1/20 ведра. - Авт.). При этом он так по-бараньи выразительно посмотрел на Макарыча, что журналист махнул на сдачу рукой.
- Но в тот момент, когда мы начали штурм, - Макарыч глотнул "можжевеловой" прямо из горлышка, - к нам подскочила эта самая фурия в парике и стала орать про оскорбление общественной нравственности посредством недостаточно трезвого внешнего вида.
Агрессиновна задубасила в колокол, вмонтированный в магазинную люстру, явились два мордоворота и вышвырнули нас из "Вкусной Еды", но минут через десять мы приплелись обратно. Нас опять вымели, а мы заявились по новой. После того, как нас выкинули в третий раз, мы, не будь дураками, приволоклись опять.
Мордовороты плюнули и свалили в подсобку. Госпожа Крысозлобина, вступившая в опасные лета, с визгом понеслась за ними, угрожая лишением квартальной премии, которую она и так никогда не выплачивала.
На Динку и Фаинку наша стойкость произвела столь мощное впечатление, что они немедленно предложили нагрянуть к ним домой, на Веселую улицу, на ночь.
Но мы с Димоном гордо отказались, - Макарыч стукнул бутылкой о стол, плесканув "можжевеловой" в ликующее выпученное бельмо слушателя, - сославшись на то, что мы не какие-нибудь продажные уличные шлюхи, чтобы сближаться с малознакомыми гражданками. - Морально устойчивый журналист пригвоздил пучеглазого победоносным взглядом. - И мы не поехали к ним на ночь домой!
Эта необычная и содержательная история оказала на пучеглазого неизгладимое воздействие. Он вдавил большими пальцами мигалки в орбиты, прикрыл веки и вообразил себя на месте Макарыча и Димона. Уж он-то воспользовался бы предложением девушек!
Однако главный вопрос, мучавший его, так и повис в воздухе. Пучеглазый открыл шары, что привело к их немедленному вываливанию из лунок, и хотел было еще раз спросить Макарыча, не корешанится ли он с его женой Динкой, но тот совершенно неожиданно исчез, оставив вместо себя початую бутылку "можжевеловки".
Пучеглазый глупо улыбнулся, глотнул водки, крякнул и решил отправиться на поиски своего нового друга. Он прихватил "1/20 ведра", спустился по лестнице вниз и вышел в ночь.
Этой ночью его жена Динка Африкановна Шлюхотроицкая обещала притащить домой студентика из Габона. Так как клиент, по молодости лет, был необуздан, горяч и очень ревнив, то мужу строго наказали раньше полудня в квартире не появляться.
Буркала Орбитович Вытараскин медленно шел по утопающей в ночи Ясногорской улице, периодически останавливаясь, чтобы сделать глоток спасительной "можжевеловки". По ходу дела он предпринимал попытки отыскать своего нового знакомого, который отрекомендовался Петром Макарычем, корреспондентом Радиорубки Американской Парфюмерной Фабрики "Свобода", известной еще по советским временам безудержной клеветой на ярко-сочную и безукоризненно-доброкачественную социалистическую действительность.
Слушатель Школы Подготовки Депутгадов Государевой Думки из числа лиц с ограниченными умственными возможностями сворачивал во дворы и заглядывал в мусорные контейнеры, но ни в одном из них необычного собеседника обнаружить не удалось.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Петр Макарыч, тем временем, семенил по параллельной (Ясногорской) улице Паустовского. Он вовсе не собирался коротать ночь в мусорном баке, поскольку дом был почти рядом.
Когда постоялец вскрывал, по обыкновению, антенной доисторического "Sony Z1" дверь квартиры, презервативы-таймер в чехле "убитого" мобильника издали протяжный писк. Это означало, что до рассвета осталось совсем чуть-чуть. Евдокия спала. В ванной, отмокая в рыжей иранской хне, "сушилось" художественное полотенце, предназначенное в командировку.
Партия этой хны оказалась в Москве на прилавках ясеневских аптек совершенно случайно. Иранские спесьслужбы, справляя праздник "Ramadan", перепутали расписание в тегеранском аэропорту и вместо Великобритании мешок с красящим косметическим средством укатил в Россию. На самом деле под видом хны скрывалась суперразработка спесьслужб, призванная отправить, наконец, в мир иной злейшего врага Великой Иранской Революции, нашедшего приют в пригоуроде Лондона, Салмана Рушди, автора "Сатанинских стихов", приговоренного еще аятоллой Хомейни к смертной казни. Суперплан состоял в том, чтобы забросить мешок с убийственной хной в Хартфордскую цирюльню, в которой регулярно обслуживается "подлый предатель", маскируя бороду под цвет волос известного российского энергетического вампира. Неудивительно, что суперхна с потрохами сожрала вышивку с алкашом, карабкающимся на фонарный столб. Макарыч мысленно посочувствовал Евдокии, чей тяжкий труд пошел насмарку, сгруппировался и принял душ в раковине.
Ему приснился пучеглазый Буркала. На природе, в зарослях Битцевского лесопарка, Вытараскин потчевал Макарыча шашлыком из Динки.
Странное дело, но трапеза не вызывала у Макарыча отвращения. Запивали они жинку пучеглазого все той же "Смирновской можжевеловой".
После второй бутылки Буркала превратился в Верховного Чародея России. Глава государства чокнулся с Макарычем пластиковыми разовыми стаканчиками, но пить не стал.
Журналист тоже поставил чарку на пенек, но Верховный дважды свистнул, из-за осины вышли двое в штатском, встали у Макарыча за спиной, и ему пришлось-таки выпить. Чародей налил ему еще, и он тяпнул опять.