— Кто там? — спросил Пиноккио, протирая глаза.
— Отвори! Это я, — Карло!
Пиноккио спросонок вскочил и тут же упал на пол, — ноги его сгорели.
— Отопри! — кричал Карло.
— Папа, милый, не могу, у меня кто-то отъел ноги.
— Кто отъел?
— Должно быть кот отъел, — заревел Пиноккио, видя кота, игравшего со стружками.
— Врешь ты все… Отпирай! — сердился Карло.
— Не могу, папа. Ей богу, у меня ног нет!.. Теперь всю жизнь буду ползать на коленях!.. Ой, ой, ой!..
Карло, думая, что Пиноккио опять; затевает какую-то проделку, полез в окно, ворча:
— Погоди! Я тебе задам, озорник!
Но, увидав Пиноккио на полу без ног, Карло схватил его на руки и стал его осыпать поцелуями.
— Как же ты умудрился сжечь ножки, сынишка мой милый?
— Не знаю, папа! Гроза была, ветер, дождик, а Говорящий Сверчок сказал: так тебе и надо, потому что ты злой и непослушный. Я сказал ему тогда: берегись, Сверчок! А он сказал: Деревянная голова! Тогда я запустил в него молотком. Но я не виноват. А старик в ночном колпаке крикнул из окошка: держи шапку! — и облил меня водой, а я только хлебца хотел попросить. Вернулся я домой голодный, положил ноги на очаг. Они сгорели…
Пиноккио рыдал и кричал так громко, что наверно было слышно верст за пять от этого места.
Из всего рассказа Карло понял только то, что Петрушка умирает с голоду. Он вытащил из кармана три груши и сказал:
— Эти груши я припас себе на завтрак, все равно — кушай, мне не жалко.
— Если вы желаете, чтобы я съел груши, тогда очистите их, — сказал Пиноккио.
— Очистить груши? — удивился Карло. — Вот уж никогда не думал, что ты такой привередник! Это не хорошо! Дети должны кушать все, что им дают. Неизвестно еще, как тебе придется жить на свете! Всяко бывает!
— Груши с кожей я есть не стану, — сказал Пиноккио.
Карло ничего на это не ответил, вынул из кармана ножик, очистил груши, а кожуру положил тут же на стол.
Сев первую грушу, Пиноккио хотел было бросить сердцевину но Карло удержал его за руку:
— Не бросай, ничего не нужно бросать, все в жизни пригодится. Всяко бывает!
— Ну, уж сердцевину-то я есть не стану.
— Кто знает? Всяко бывает! Может быть и съешь, — спокойно повторил Карло.
Три сердцевины он положил тут же на уголок стола около кожицы. Сев в один миг все три груши, Пиноккио стал опять зевать с голода.
— Есть хочу!
— Но у меня больше ничего нет, голубчик.
— Как ничего больше нет?
— Вот только кожа да сердцевинки!
— Ну, ладно…
Пиноккио принялся за кожу и сердцевинки, и от них не оста лось ни крошки…
— Вот видишь, — сказал Карло. Всяко бывает.
Карло делает Пиноккио новые ноги…
После завтрака Пиноккио снова ударился в слезы:
— Как же я теперь буду жить без ног?
Но Карло все еще немного сердился и заставил Петрушку проплакать до полудня.
— Сделаю тебе новые ноги, — ведь, опять убежишь?
— Нет и нет, — клялся Пиноккио. — я теперь послушный, шелковый…
— Все говорят, что шелковые, когда им что-нибудь нужно.
— Я не такой, папа Карло. Я научусь ремеслу, буду вашей опорой в старости, я хороший.
Наконец, Карло сжалился — не говоря ни слова, взял два куска дерева, и принялся выстругивать новые ноги. Через час они были готовы. Две хорошенькие, резвые ножки! Лучше даже прежних. Карло подмигнул и сказал:
— Ну, Пиноккио, ложись спать, утро вечера мудренее.
Пиноккио сейчас же лег и притворился спящим. Но он отлично видел, как Карло стал прилаживать и приклеивать ему ноги, да так хорошо их приклеил, что никто бы и не догадался, что это не те ноги, какие у него были раньше. Пиноккио соскочил со стола и начал скакать по комнате, как сумасшедший.
— Ах, папа Карло, вы не можете себе представить, как я вам благодарен, я даже непременно пойду завтра в школу учиться.
— Очень хорошо сделаешь, братец.
— Но как же я пойду голый?
Карло сказал:
— Эгэ!
У бедного Карло грошика не было в кармане, где уж там покупать одежду Петрушке. Он подумал, подумал и сделал ему курточку из цветной бумаги, сапожки из бересты, и шапочку из хлебного мякиша.
Пиноккио погляделся вместо зеркала в ведро с водой и остался очень доволен.
— Но как же я пойду без азбуки, папа Карло?
— Да, азбуку надо купить.
— Поди купи!
— Купи? Купишек нет! Ну, ничего, — сказал Карло, — подожди!
Накинул на плечи старую, заплатанную куртку и пошел на улицу. Он скоро вернулся, неся в руках азбуку, но без куртки на плечах, — ее не было — исчезла.