– Еще здравствуйте, Платон Васильевич! а я воротился сказать вам слово… Славный дом! О чем это вы хлопочете? Вам, слышал я, нужна француженка! Поручите, пожалуйста, мне, я для вас всё готов сделать; я отыщу, непременно отыщу… Верно, для вашей сестры? Вы, кажется, говорили, помните?
– Да, да, – отвечал Платон Васильевич, – очень благодарен, очень благодарен…
– Помилуйте, для вас я все готов сделать… а насчет того я обдумал и решился… Если вам нельзя теперь мне дать двадцати тысяч, так я оборочусь десятью. Десять-то тысяч вы, верно, не откажете.
– Не могу, не могу, право не могу, – отвечал Платон Васильевич, торопливо выходя.
– Ну, нет, уж это нельзя же, Платон Васильевич; как хотите, я от вас не отстану.
– Ах, боже мой, ну завтра, завтра, теперь я не могу, мне надо ехать…
– И, да долго ли это задержит; такие пустяки, десять тысяч! Минуту, не более; а мне такая крайность: сегодня же надо отвезть.
– Право, до завтра.
– Нет, пожалуйста! Что это для вас значит?… Пустяки! Притом же взаимные одолжения: мне приятно угодить вам, вы не откажетесь для меня сделать маленькую послугу…
– Конечно, конечно; но теперь никак не могу!…
– Так я заеду к вам часа через два или попозже.
– Ах, нет, нет. Уж так и быть, лучше теперь…
– И прекрасно! – сказал Иван Иванович, – это короче всего.
Платон Васильевич торопился удовлетворить неотвязчивого Ивана Ивановича и рад был, что он, наконец, уехал, обещая непременно через неделю возвратить деньги с благодарностью.
Через неделю не возвратил он денег; но вы помните, что, встретив в клубе избавителя Саломеи Петровны из челюстей адского Цербера и узнав от него о француженке, которая ищет места, Иван Иванович, во взаимное одолжение Платону Васильевичу, тотчас вспомнил, что он ищет француженку, – и объявил об этом ее благодетельному ходатаю или адвокату Далину.
Далин на другой же день, перед обедом, отправился к Платону Васильевичу, который в это время был в сильном припадке забот об устройстве всего в доме для принятия ежедневно жданной гостьи – Саломеи Петровны с ее родителями. Только что Платон Васильевич кончил наставления официантам и начал допрашивать, не будут ли чадить лампы, вдруг стук экипажа.
– Боже мой, неужели так рано приехали? Борис, слышишь? – спросил он с испугом.
– Слышу, ваше превосходительство: кто-то приехал.
– Ах, боже мой, – повторил Платон Васильевич и побежал навстречу, к pente-douce.
– Дома Платон Васильевич? – раздался голос внизу./
– Как прикажете доложить?
– Скажи, что… А! Да вот и сам Платон Васильевич.
– Давно вас не видал в клубе, слышал, что вы больны, и приехал навестить вас, – сказал Далин, вбежав на лестницу и протягивая руку к Платону Васильевичу, который смутился, встретив не того, кого ждал.
– Я болен? Извините меня, я, слава богу, здоров.
– А! Ну, тем приятнее для меня… С каким вкусом вы перестроили дом!…
– Да, – отвечал Платой Васильевич с досадой и не трогаясь с места, – да, перестроил.
– Можно посмотреть?… А между тем мне нужно переговорить с вами об одном деле… Вот видите ли… Я слышал, что для вашей сестрицы нужна образованная, умная француженка в компаньонки?…
– Не знаю, – отвечал Платон Васильевич, – не знаю; она мне об этом ничего не писала.
– По крайней мере мне так сказали; это и заставило меня ехать к вам и удостовериться.
– Не знаю, – повторил Платон Васильевич.
– Странно!
– Француженка? – спросил Платон Васильевич после долгого молчания.
– Да. Меня просили позаботиться пристроить ее к хорошему месту. В гувернантки легко определить; но, как женщина с чувством собственного достоинства и по происхождению и по образованию, она не соглашается быть гувернанткой детей.
– Умная, степенная, женщина строгих правил?
– О, в этом я могу поручиться.
– Стало быть, ей можно поручить на руки хозяйство?
– Каким образом: то есть сделать ключницей?
– Нет, полное распоряжение хозяйством и порядком дома, чтоб самой хозяйке совершенно не о чем было беспокоиться.
– А, это дело другое; это прекрасно, особенно если хорошее содержание, помещение, экипаж и, разумеется, кушанье не со стола, а за общим столом. А для кого это, собственно?
– Собственно, для этого дома, который я хочу привести в полный порядок до прибытия хозяйки, – отвечал Платой Васильевич, пощелкивая по табакерке с какою-то особенною храбростью и уверенностью, что его счастие не за горами.
– А! прекрасно! – сказал Далин, посмотрев значительно на него, – а как вы думаете насчет вознаграждения? Тысячи четыре?
– Да, если эта дама степенная, образованная, женщина строгих правил. Я бы, впрочем, очень желал, чтоб она могла быть и для компании… Это бы не мешало… Хозяйка молодая женщина… пока будут дети… ну, иногда для выездов… одной не всегда прилично… В таком случае я бы дал и пять тысяч.
– О, будьте уверены, что она может быть другом умной женщины; притом же салон ей не новость. Вы увидите сами.
– Верю, верю; очень рад… помещение для нее будет прекрасное, я покажу вам комнаты… Но, который час… ах, мне лора…
Платон Васильевич торопливо повел Далина через уборную и спальню. Прямо – дверь вела в гардеробную и девичью; а вправо – в предназначенные детские покои.
– Бесподобное помещение, чего же лучше. Так это дело решено?
– Я уж совершенно полагаюсь на вашу рекомендацию.
– И будете довольны. Фамилия ее Эрнестина де Мильвуа [146].
– Де Мильвуа?
– Вы, я думаю, слыхали об известном французском поэте Мильвуа?
– Как же, как же; это приятно, – отвечал Платон Васильевич, смотря беспокойно на часы, – извините, мне надо… Борис!…