– Вы, без сомнения, путешественник? – спросил его сосед, отжилой петиметр [172], которого взоры также блуждали по бенуару и бельэтажу, а улыбка проявляла внутреннее довольствие, что весь Олимп театра не сводил с него глаз.
– Я путешественник, – отвечал Волобуж, – и удивляюсь необыкновенной красоте здешних дам. Совершенно особенный тип! Тип оригинальный, какого я не видал в целой Европе!… Ah! реr mai fе! [173] Я не нагляжусь!
– Нам очень лестно это слышать; но вы изменяете вашим соотечественницам.
– Goddem! my heart goes pitt-a-patt! [174] Я изменяю своим соотечественницам?
– Вы англичанин?
– Gott bewahre! [175]
– Немец?
– И того меньше; я маджар.
– Ах, я что-то слышал; не вы ли ездили для исследования языка мещеряков?.
– Нисколько.
– Говорят, что мещера и маджары составляли одно племя?
– Кажется; но мои. предки происходят от славян.
– От славян? О, так недаром вам нравится русская красота.
– Родная! Не могу не восхищаться! Что за энергия во взорах, в чертах!…
– Посмотрите на даму в золотой наколке, во второй ложе.
– Ах, не отвлекайте меня от всех к одной; я не могу ни одной отдать предпочтения: каждая – красавица в своем роде.
– Помилуйте, посмотрите, какие рожи сидят в третьей ложе.
– Рожи? Что вы это! Вы, верно, присмотрелись к красоте наших дам, или ваш вкус односторонен, или у вас мода на какую-нибудь условную форму лица?… А эта дама кто такая?
– Это Нильская.
Поднявшаяся занавесь прервала разговор. По окончании театра собеседники расстались знакомцами.
– С этим приятелем не далеко уйдешь, – сказал магнат Волобуж, садясь в свой экипаж, – это, кажется, сам ищейная собака.
На другой день поутру Андре явился с билетом для входа и Московский музей.
– Музей редко открывается, и трудно достать билет, – сказал он, – но я на ваше имя выпросил у самого генерала, директора.
– Это умно; так ты покажешь мне его, я лично хочу поблагодарить за это одолжение.
В оружейной палате был общий впуск, и потому Андре с трудом провел магната сквозь непроходимые толпы народа к восковой фигуре ливонского рыцаря на коне.
– Фу, дурак, куда меня завел?… Ну, говори, кто это такой?
– Это? это древний герой.
– Как его зовут?
– Вот я спрошу.
И Андре спросил у стоявшего подле фигуры солдата, как зовут этого человека, что на коне?
– Какой человек, это богатырь, – отвечал солдат.
– С кем же он воевал? И этого не знаешь? – спросил Волобуж.
– Нет, знаю, мосьё, он воевал с татарами, – отвечал Андре, отскочив от какого-то господина, который остановился подле и смотрел на проходящие толпы.
– Это кто?
– Это один из вельмож московских, – тихо отвечал Андре.
– А, прекрасно! – сказал магнат, подходя к довольно плотному барину с спесивой наружностью. – Извините меня, если я вас обеспокою вопросом.
– Что прикажете?
– Я путешественник… Тут столько любопытного, но никто не может мне объяснить… Мне желательно знать, кто этот русской рыцарь на коне?
– Вы путешественник? – сказал барин, не обращая внимания на вопрос, – о, так вам надо познакомиться с директором… Я сам ищу его, но сквозь эти толпы не продерешься… Пойдемте вместе… Вы недавно приехали в Россию?
– Очень недавно, вчера.
– Откуда?
– Как вам сказать… я кружу по целому миру; любопытство видеть Россию завлекло меня на край света.
– В самом деле, мы живем на краю света; хоть бы немножко поближе к Европе! Скоро, однако ж, железная дорога сократит путь. Как вы нашли Россию? – проговорил вельможный барин, произнося невнимательно все слова.
– Чудная страна, удивительная страна! – отвечал Волобуж, – во всех отношениях не похожая на Европу!…
– Не правда ли, совершенная Азия?
– Но что за воздух! Живительный воздух! Надо отдать справедливость, здесь воздух гораздо прозрачнее всех стран, где я ни был.
– Да, да, да, на воздух пожаловаться нельзя; но климат убийственный.
– Климата я еще не знаю.
– Вы увидите, – сказал рассеянно вельможный барин, уставив лорнет на проходящих дам, – недурна, очень недурна! Кто это такая?
– Недурна, очень недурна! – повторил и магнат, – соблазнительное личико! впрочем:
– Ха, ха, ха, это мило!… Вы долго пробудете здесь?
– Надеюсь.
– Мы, кажется, не отыщем директора, а мне надо ехать… Очень рад с вами познакомиться.
– Позвольте прежде рекомендовать себя, – отвечал Волобуж, вынув визитную карточку и отдавая барину.
– Ах! – произнес сеньор приветливо, взглянув на карточку, – я надеюсь, что вы не откажетесь меня посетить… позвольте узнать, где вы остановились?
– В гостинице «Лондон».
– Я буду лично у вас.
– Приезжий предупредит эту честь.
Барин ласково пожал венгерскому магнату руку, сказал свой адрес и раскланялся.
– Ты знаешь, где живет этот господин?
– Знаю, знаю, – отвечал Андре.
– Так мне не для чего здесь больше толкаться. Seigneur Baranovsky [177], как называл Андре русского барина, с которым случай свел нашего путешественника, магната Волобужа, был человек в самом деле с наружностью сеньориальной: высок ростом, плотен, держал себя прямо, глядел свысока, речь министерская, словом, важен, важен, очень важен. Но он был не из вельмож, происходивших от тех мужей, которым Рюрик раздавал волости, овому Полтеск, овому Ростов, овому Бело-озеро; не происходил он также от великих мужей, которые Хранились и бились за места в разрядах; ни от какого-нибудь мурзы татарского. Но во всяком случае он был богат, как Лукулл, который прославился роскошью одежд, мебели и стола. Римский Лукулл [178] был умен и учен, съел собаку в познаниях, образовался у известнейших док красноречия и философии, имел огромную библиотеку, которою пользовался Цицерон [179], пивши еще мальчиком; а русский Лукулл, хоть и любил собак, но не съел ни одной по части отягощающей голову, а не желудок. Что ж касается до отделки дома а la renaissance [180] и до повара, то, в сущности, о нем, как о мертвом, нельзя было ничего сказать, кроме aut bene, aut nihil; [181] похулить нельзя Ныло; такая угода чувствам во всех мелочах, что все чувства, кроме слуха, утопали в сладострастии созерцания, обоняния, осязания и вкуса. Слух же должен был довольствоваться басом хозяина и дискантом хозяйки. Была некогда и библиотека в доме, доставшаяся по наследию; до самого времени возрождения вкусов она занимала целую комнату; потому что в прошедшем столетии и даже в начале настоящего была и в России мода на библиотеки, и невозможно было не иметь коллекции французских писателей, in-folio, enrichis et orn?s de figures, dessin?s et grav?s каким-нибудь Bernard Picard et autres habiles artistes [182]. Но со времени возрождения вкуса вельможный барин променял библиотеку, богатую роскошными изданиями и переплетами, на пару античных ваз и на сервиз саксонский; изгнал весь наследственный хлам и устроил дом как чудный косметический магазин, соединенный с мебельным и с великолепными залами богатейшей европейской ресторации, отапливаемой паром, освещаемой газом. После полного устройства и приведения в порядок всего, кроме счетов, он дал обед на славу, потом бал на славу – и прославился: заговорили, заахали о доме, об обеде, о бале; а о хозяине преравнодушно сказали: – Дурак! Что он, удивить, что ли, хочет всех своими обедами и балами!
[172] Щеголь
[173] Ах, честное слово
[174] Черт возьми! Мое сердце трепещет!
[175] Боже сохрани
[176] Какое бы ни посетил место, везде найдешь мужчину-обманщика, а женщину-искусительницу
[177] Господин Барановский
[178] Лукулл – государственный деятель древнеримской республики во II – I веке до н. э. Славился колоссальным богатством и роскошью своего дома.