– Ах, это так; там центр образованности. Кто наследовал теперь славу гостиной мадам Рекамье [188]?
– Никто, никто, решительно никто; да и возможно ли, скажите сами? Мадам Рекамье!… Вы знаете, что это за женщина?…
– Ах, да, это справедливо; конечно, женщину такой любезности, такого образования трудно заменить. Так сблизить, соединить в своем салоне все чем-нибудь замечательное, все известности… это, это не так легко. Здесь не Париж; но вы не поверите, какое надо иметь искусство, чтоб быть амальгамой общества…
Сеньора с таким выражением утомления произнесла слова: вы не поверите, что невозможно было не поверить.
– О, верю, совершенно верю, – сказал магнат, – chavez-vous, я что взглянул на Москву, тотчас же понял, что это не Париж.
– Справедливое и тонкое замечание! – отозвался, наконец, сам хозяин. – Никакого сходства! Это удивительно! У нас так мало еще людей в кругу даже нашем, которые бы понимали истинное просвещение, что… но вы сами увидите у меня в доме все, что первенствует, даже не в одной Москве, но, можно сказать, в целой России… потому что tout ce qui excelle [189] не минует моего порога.
Только что вельможный барин кончил речь, как вошедший слуга доложил, что опять пришел подрядчик, да и каретник пришел.
– Ты видишь, что я занят, глупец. Что ж ты мне докладываешь о пустяках.
– Подрядчик просит ответа-с на письмо своего барина.
– Скажи, чтоб завтра пришел за ответом; а каретник пусть придет послезавтра.
После отданного таким образом приказания людям барин продолжал велеречиво суждение свое о том, что Москва нисколько не похожа на Париж и что это проистекает именно оттого, что русские не умеют жить; и присовокупил к тому очень дельное замечание, что Петру Великому следовало гораздо ранее заняться преобразованием России и что, если б он занялся этим заблаговременно, то просвещение и устроенное им регулярное войско предохранили бы Россию от нашествия монголов.
– Скажите! – воскликнул Волобуж, – всеобъемлющий гений сделал такое упущение, и этого никто до сих пор не заметил?
– Никто, решительно никто!
– Это удивительно! какая была бы разница!… Chavez-vous, вот что хочется мне знать: приезжал ли пустынник Петр проповедовать в Россию крестовые походы?
– Пустынник Петр?… – повторил хозяин, припоминая.
– Кажется был, mon cher, – сказала хозяйка.
– Да! точно! именно был!… позвольте, в котором это году?…
– Не трудитесь, пожалуйста, припоминать: хронология и в этом и во всяком случае пустяки. Мне желательно только знать, отчего Россия не согласилась участвовать в крестовых походах?
– Отчего! – воскликнул барин, – просто невежество, непросвещение и только. Участвуй Россия – о, дела бы взяли другой оборот: милльон войска не шутка.
– Dieu, dieu! [190] – проговорил магнат, глубоко вздохнув и уставив глаза на русского сеньора, – сколько в мире странных людей и событий!…
– Ах, – сказала хозяйка, наскучив разговором об исторических событиях России, – посмотрите на мою Леди… elle a dе l'esprit [191]; посмотрите, какие умные глаза.
– Чудные глаза! – сказал Волобуж, гладя Леди, и подумал: «На первый раз довольно!»
И он встал, раскланялся. С него взяли слово приехать на другой же день, на вечер.
– Да это злодей, просто злодей! – сказал Волобуж, сбежав с благовонной лестницы к подъезду.
– Что, сударь, верно, и тебе денег не платит? – спросил один из стоявших у подъезда двух человек.
«А! это, верно, подрядчик и каретник, – подумал магнат, взглянув на две бороды в синих кафтанах, – да, да, не платит!»
– Из магазина, верно, взял что?
– Нет, просто за визит не платит: делай визит ему даром, каков?
– Ты говори! все норовит на даровщинку; а еще такой барин и богач! прости, господи! заел у меня без малого тысячу!…
– Скажи, пожалуйста! каков! – сказал Волобуж, садясь в коляску.
– Куда прикажете? – спросил кучер.
– Куда?… вот об этом мне надо кого-нибудь спросить…
– Домой прикажете?…
– Ну, домой!… что ж делать дома?… Дома люди обманывают самих себя, вне дома – обманывают других. Что лучше?… Фу, какой умница этот вельможа! В самом деле, если б Петр Великий начал преобразование России со времен Рюрика, то Россия с ее рвением к просвещению ушла бы далеко на запад, дальше солнца, если б не проклятые столбы… Да! кстати о просвещении… Ступай на Кузнецкий мост, во французский книжный магазин! Надо принять к сведению современный интерес, надо стать в уровень с мосье Baranovsky.
Приехав на знаменитый мост, магнат вбежал в книжный магазин и спросил современных книг.
– Каких угодно?
– Все равно, каких-нибудь; я ведь не люблю читать и размышлять, что хорошо или худо: и то и другое зависит от моего собственного расположения духа…
Лучшие сочинения теперь, я думаю, романы; в них и жизнь, и настоящая наука, и философия, и политика, и индустрия, и всё.
– Не угодно ли выбрать по каталогу.
– Да я приехал к вам, мой милый, не для того, чтоб терять время на выбор… Вы француз?
– Француз.
– Ну и прекрасно; давайте мне что хотите, – все хорошо; мое дело платить деньги, – чем больше, тем лучше.
Француз улыбнулся и собрал несколько романов.
– Не угодно ли вам эти?
– Очень угодно.
– Вот еще новое, очень занимательное сочинение.
– Роман? давайте, давайте! Не мало ли? Ведь я не читаю, а пожираю.
Набрав десятка два романов, Волобуж отправился домой и целый день провел в чтении. Но он читал, не разрезывая листов, не с начала, не от доски до доски, а так, то тот, то другой роман наудачу, как гадают на святках: что вынется, то сбудется. Это, говорил он, глупость, читать подряд; все равно, с краю или из середины; но главное, благоразумному человеку, посещающему свет, желающему говорить и рассуждать, нужны на ежедневный обиход карманные сведения, как карманные деньги. Почерпнув из книг или из журналов несколько блестящих, только что оттиснутых сведений, можно ехать с визитом, на обед, на бал, – куда угодно.