– Право, не знаю, – отвечал Федор Петрович.
– Не знаете?
– Ей-ей, ничего не знаю!
– Ну, слава богу, что еще недалеко ушли замыслы Аграфены Ивановны! Позвольте узнать, каким образом вы познакомились с Петром Кузьмичем?
– Да я брал деньги в Совете.
– Собственные?
– Собственные.
– Ну, так, так! Чай, большая сумма?
– Нет, я часть только взял: тысяч двадцать пять.
– О-го-го, да чего ему больше! Вы, чай, в первый раз в Москве?
– В первый.
– Ну, так! он, чай, вам и квартирку предложил подле себя; чай, так и ухаживает около вас. Знаем! так вот оно что! оно то есть ничего: вздумал выдать дочь за высокоблагородного. Лицо Федора Петровича сравнялось цветом с воротником, он откашлянул и отер градины рукой.
– Как узнала я причину, так и бросилась к вам; перепугалась: думала, что уж Аграфена Ивановна обошла вас кругом: у-у-у, хитрая баба! да как взглянула я на вас, так и поуспокоилась: нет, этого человека не приманишь мокрой курицей; и по красоте, и по высокому званию, и по великому состоянию ему подавай белую лебедь. А Дашенька, правду сказать, мокрая курица; я было и родственника отговаривала, да уж, верно, пришлись друг другу по сердцу… Так вот какие дела, ваше высокоблагородие, здесь у нас подчастую губят людей. Заведут, умаслят, упоят, да и женят, да уж и не спрашивай на ком.
– Скажите пожалуйста! – проговорил Федор Петрович.
– Ей-ей, так! Пронюхают у человека деньги, тотчас и с головой его в кошель… Я уж одной милости буду просить у вашего высокоблагородия… дайте мне честное слово…
– Сделайте одолжение, что такое?
– Только одной: не расстроивать свадьбу Дашеньки с моим родственником.
– Да у меня, ей-богу, и в голове не было.
– Э, сударь, нальют в горло, бросится в голову: приворожат.
– Слыхал я.
– Да такие ли еще вещи бывают! Одного, также богатого человека, завели, напоили шампанским с каким-то зельем, верно с дурманом, да и женили черт знает на ком; да мало этого: пьяному дали подписать бумагу, что все имение отказывает жене, обобрали, да и из дому выгнали. Ходит теперь по улицам да просит милостыню.
Федор Петрович вытаращил от ужасу глаза.
– Сделайте милость, прекратите это знакомство; не по вас оно, ваше высокоблагородие: унизительно, да и к добру не поведет. Аграфена Ивановна – настойчивая женщина, что задумает – из-под земли выроет. Себя погубите да еще и свадьбу расстроите – грех. Послушайтесь моего совета.
– Да я… позвольте узнать имя и отечество?
– Василиса Савишна.
– Я, Василиса Савишна, и не думал; что мне, бог с ними! Да и Дарья… как бишь…
– Петровна.
– Мне бог с ней! И шагу в дом не сделаю.
– Вот благородного-то человека и видно. Да позвольте уж доложить, что названию вашему неприлично и стоять-то в этой гостинице. Везде здесь, в Замоскворечье, всякой сброд останавливается. Здесь как раз мошенники оберут.
– Правду сказать, третьего дня один стянул у меня двадцать пять рублей, да еще шинель в придачу.
– Изволите ли видеть. Право, тотчас же переезжайте в гостиницу, где останавливаются одни господа. Лучше всего к Шевалдышеву на Тверской. Чай, вы здесь знакомство сделаете, так чтоб не стыдно и принять к себе.
– Как вы изволили сказать?
– К Шевалдышеву.
– Позвольте записать.
– Или нет, лучше к Печкину. Какие там машины! Как играют, чудо! Против Кремлевского сада.
– Против Кремлевского сада?
– Уж я вам столько благодарна, что и сказать нельзя! Из благодарности сама буду хлопотать о невесте. Есть у меня на примете: вот бы парочка. Молоденькая, первая красавица в Москве, ей-ей! С большим состоянием, свой огромный дом в Москве, именье в Московской губернии; отец и мать знатные люди; а какие добрые! Вот им такой бы зять по сердцу.
– Помилуйте-с, что ж особенного? – сказал Федор Петрович.
– Как что? В Москве, сударь, таких женихов немного. Да вот, если б только бог дал, вы увидели. Я уж найду случай показать вам. Из благодарности все сделаю!
– Покорнейше благодарю, Василиса Савишна.
– Вперед не благодарите. Там заводить не будут: то сами благородные люди, сами денежки-то считают тысячами. Как живут!… Да сами, бог дает, увидите. Пора уж мне… Я вам советую скорее съезжать отсюда, да еще и не сказывать «куда, а то Петр Кузьмич… Не извольте ничего пить, чем потчевать будут, – прибавила Василиса Савишна шепотом.
– Нет! – отвечал Федор Петрович, – я сейчас же расплачусь и уеду отсюда.
– И лучше всего! Прощайте, ваше высокоблагородие. Так вы уж к Печкину переедете?
– К Печкину.
– Я буду непременно к вам, если позволите, завтра же, с хлебом-солью, с кренделем: уж так водится.
– Очень много буду обязан.
– Уж как вы меня обязали, что и себя и других в грех ие ввели. А все деньги, деньги! Не будь у вас их, Петр Кузьмич и Аграфена Ивановна и на чин бы не посмотрели. Прощайте, батюшка!
Василиса Савишна, после десяти прощаний, отправилась. Федор Петрович задумался.
– Каковы шутки задумали! – сказал он, наконец. – Меня женить на своей шлюхе-дочке! Уж я бы скорее женился на Доне… будь она не просто мужичка, ей-богу, поехал бы, да и женился! Вот посмотрим, что за невесту предлагает Василиса Савишна?… Эй! Иван!… найми извозчика переезжать отсюда да кликни хозяина.