Выбрать главу

Смешанный лес, который стоял передо мной, как бы туманом заволокся – стал непрозрачным. Потом силуэты деревьев растворились, и среди пелены перед глазами мелькали лишь черные пятна, раскиданные по стволам берез. Они были такие яркие, что становилось больно глазам! Я зажмурился, а когда смог открыть глаза, увидел себя сидящим посреди довольно большого поля среди леса на пригорке возле бревенчатого дома, крытого соломой, достаточно большого – три на шесть, не меньше. Спиной я по-прежнему чувствовал твердый ствол березы, на которую опирался, однако видеть ее не мог. Внизу протекал ручей. На другом его берегу, метрах в тридцати от меня, стояли четыре более мелких сруба, фасадами к ручью. Был солнечный летний день, ходили куры, в пруду, обнесенном дамбой, плавали гуси, корова мычала, на частоколе сушились крынки… Бегали детишки в холщовых рубашках. Но эта деревня не походила на сегодняшние. Полностью парализованный, как будто я вышел из тела – все видел, но не мог совершать действий и привлечь к себе внимание, – я молча наблюдал за маленькой тихой и спокойной жизнью деревушки. За прудом стояла мельница, и я видел, как вращается ее колесо…

Вдруг на дороге вдоль ручья со стороны леса показался рослый конь в бешеном аллюре. На нем, вцепившись в гриву и ловко удерживаясь без седла, скакал подросток… Что он кричал, влетев в село, я понять не мог. Отдельные слова и звуки были мне знакомы, но смысл уловить не получалось, – это было похоже на то, как способен современный русский человек понимать «западенца»!.. В деревушке началась паника: выскакивали женщины, хватая карапузов, игравших во дворе с соломенными куклами, закрывались на ставни окна, гнали скотину… И все, все стремились в лес, причем никто не видел на пути меня! Единственное, что удивляло: я не увидел ни одного мужчины: по деревне бегали старики, старухи, женщины и дети.

Мальчик-вестник вскочил на коня и помчался дальше по дороге. Из дома, который стоял особняком и был больше других, вышла осанистая молодая женщина, одетая побогаче других. Она оглянулась по сторонам и засеменила к погребу. Женщина прижимала к груди небольшую кубышку. Остановившись в пяти метрах от меня, на мгновение задумалась, вынула из ушей серьги-кольца, искусно сделанные из витой серебряной проволоки, бережно сложила их в кубышку, потом нырнула в погреб, прикрыв за собой дверь. Не было ее минуты 3–4, затем она выскочила, притворила дверь и побежала с остальными в сторону леса. В деревне осталось лишь несколько совсем дряхлых стариков…

Я снова увидел клубы пыли на дороге. Они быстро приближались – и вот уже в деревню ворвался отряд всадников. Это были явно государевы люди, потому что, за исключением одного-двух, все одеты в одинаковые кафтаны и сапоги. Грозно позвякивало оружие: на поясе у многих висели сабли, кривые ножи или булавы, у некоторых за спиной помещались колчаны с луками и стрелами… Выделялся главный в расшитом кафтане с позументами, даже сбруя коня его поблескивала богатым украшением. Спешились, стали заглядывать в каждый дом и погреб. Выволакивали оттуда оставшихся стариков и старух, требовали у них что-то или выспрашивали, били плетками, пинали и валяли по земле. Они явно кого-то искали. Я же из их речи мог уловить лишь корни каких-то слов и, в общем, сделал вывод, что они ищут мужчин из этой деревни…

Вскоре по крышам домов и погребов загулял красный петух, – и в несколько минут деревня превратилась в груду пепла.

Окончания я уже не видел, потому что среди пожарища стали проявляться черные мазки на березах – тот зрительный эффект, с которого у меня все и началось! – потом все покрылось дымкой, и вот уже передо мной снова встал лес. Я увидел себя сидящим, прислонившись к стволу той же толстой березы, посреди леса. Была глубокая ночь. После мучительного спазма тошноты потемнело в глазах, но я смог пошевелиться. Бросив свой лагерь, от дерева к дереву, валясь с ног и снова подымаясь, я стал выбираться из леса…

Когда выполз на дорогу, уже рассветало, хотя пройти мне надо было всего лишь километра полтора. Мне повезло: почти сразу я поймал дачника с буквой «У» на лобовом стекле, который специально пораньше выехал из Москвы, чтобы успеть до большого движения. Он довез меня до Семеновской больницы, где три дня мне делали промывание желудка, капельницы и прочие не очень-то приятные процедуры. Доктор сказал, что меня спасла выпитая водка: она в определенной степени нейтрализовала действие яда тех грибочков, которые я так неудачно принял за сыроежки.