Но бой уже заканчивался. Высоко на утёсах под холодными искрами звёзд ружья гремели реже. Громыхнула пушка, и всё стихло. Чороко-майо должен был отразить штурм с севера, а не с юга. Кокрейн опять обыграл испанцев, и в рассеивающейся пелене порохового дыма Шарп с удовлетворением заметил, что флагшток опустел. Чорокомайо пал, как до того пали Амаргос, Сан-Карлос и Инглез. Три сотни промокших бродяг из моря за ничтожно короткий отрезок времени опрокинули внешнюю линию обороны неприступной гавани Вальдивии.
— Чудно, чтоб я с голоду сдох! — прокомментировал Харпер.
Шарп покивал, соглашаясь, но на душе было неспокойно. Худшее ждало впереди. Коралл, Ньебла, остров Манцанера, наконец, цитадель Вальдивии находились в руках врага и, в отличие от фортов на мысу, это были укрепления, спланированные и сооружённые по всем правилам инженерного искусства (кроме, разве что, батарей Манцанеры) с облицованными камнем валами и рвами, гласисом и прочими смертоносными ловушками для атакующих. Но это худшее ждало завтра. Вернувшийся Кабрал сообщил, что Кокрейн велел отдыхать. Штурм возобновится утром. Можно поесть и расслабиться.
Шарп прополоскал лезвие клинка в баке с водой, вложил оружие в ножны и составил Харперу компанию у пылающей жаровни. Они ели испанскую колбасу с хлебом, запивая её терпким с горчинкой вином. Харпер приволок корзину яблок, и Шарп затосковал: их запах живо напомнил ему Нормандию.
Пышущий самодовольством Миллер принёс ещё одну весточку от адмирала. Утренняя атака начнётся с бомбардировки каменных фортов, чтобы дать возможность «Китти» и «О’Хиггинсу» войти в гавань. Как только Ньебла перейдёт к повстанцам, необходимо не медля пускаться в двадцатикилометровое путешествие по реке, чтобы захватить по горячим следам цитадель Вальдивии. Кокрейн ни капельки не сомневался, что форты падут.
— Да вы сами видели! — высказался в поддержку любимого адмирала майор, — Для драки у испанцев кишка тонка!
— Командиры у них — дрянцо. — возразил Шарп.
Иного объяснения он найти не мог. Стрелку было искренне жаль испанцев. Воюя с французами, испанцы явили немало примеров фантастического мужества и беспримерной стойкости, но здесь, в Чили, у солдат не было причин защищать кучку командующих ими подлецов и мздоимцев.
— Они думают, что мы — демоны. — добавил Шарп, — Оружие против нас бессильно. Обычному человеку с демоном не сладить.
Миллер рассмеялся, пощипывая усы:
— От хвоста я бы не отказался, чего не скажешь о рогах. Приятных снов, Шарп. Завтра мы победим.
— Было бы неплохо. — буркнул Шарп.
Завтра он триумфально вернётся в Вальдивию за своим палашом, за своими деньгами, за своим заточённым другом. Завтра. А пока можно и вздремнуть.
С утра небо затянули облака. Словно призраки, плыли фрегаты Кокрейна по воде, над которой клубился рассветный туман. «Китти» сидела низко, с креном на правый борт, помпы работали вовсю.
Повреждённый фрегат жался к западному берегу, поближе к пушкам Сан-Карлоса. «О’Хиггинс» плыл посередине пролива. Порты флагмана были открыты, готовые ответить орудиям Ньеблы, но форт не стрелял. Создавалось ощущение, что испанцы не собирались отыгрывать свою роль в поставленной историей пьесе «Падение Чили», предпочитая места в зрительном зале.
Падение это было стремительным и оглушающим, как падение гнилого дерева, тронутого порывом ветра. Первым капитулировал Коралл. Кокрейн приказал выстрелить по нему из пушки форта Чороко-майо и, едва ядро зарылось в гласис, ворота Коралла открылись. Наружу выехал майор-артиллерист с белым флагом. Он охотно рассказал Кокрейну, что комендант форта вусмерть пьян, солдаты на грани мятежа, и майор уполномочен сдать укрепление повстанцам. Поспешно вручив саблю Кокрейну, майор с надеждой осведомился:
— Вы же отошлёте нас обратно в Испанию, да?
После сдачи Коралла пушки западных фортов нацелили на Ньеблу и остров Манцанера. «Китти» посадили на мель, чтоб не утонула, а «О’Хиггинс» встал на якорь боком к острову, грозя залпом бортовой артиллерии.
Кокрейн избрал своей штаб-квартирой Амаргос из-за его близости к форту Ньебла и вызвал к себе Шарпа. Сияющий, как новенький наполеондор, адмирал разрывался между установленным на треногу телескопом, наведённым на Ньеблу, и реквизированной у пленного коменданта укрепления коллекцией гравюр весьма фривольного содержания: