Дыхание гребцов стало тяжелее, мешало течение Вальдивии. Харпер с носа следил за беглецами, Шарп с кормы высматривал Кокрейна. Те моряки, кому вёсел не досталось, вычерпывали со дна воду шапками. Лодка безбожно текла. Далеко позади показались баркасы адмирала.
— Что мы сделаем, когда догоним недоумков? — спросил рулевой у Шарпа.
— Погрозим пальцем, и они обделаются.
Седой весело оскалился. Баркас миновал речную пристань. Из рыбачьих лачуг выглядывали переполошенные ночной и утренней кутерьмой обитатели. Изменится ли что-нибудь в их безрадостном существовании с переменой власти, спрашивал себя Шарп. Правление Батисты легло на плечи тяжким ярмом, может, О’Хиггинс лучше? Вряд ли. Дома, в Нормандии, стрелок как-то разговорился со старым крестьянином, помнившим ещё казнённого короля и все следующие правительства. Старик поведал Шарпу, что ни одно из них ничего в его жизни не изменило. Коров надо было доить, огород полоть, вишни собирать, налоги платить. Церковь забирала свою долю. И за долгие годы ни император, ни Директория, ни Конвент так и не спросили его: а как, собственно говоря, тебе живётся? Политиканы бряцали красивыми фразами о свободе, равенстве, братстве, глубоко запустив жадную лапищу в карман крестьянина. Чилийские простолюдины, наверняка, испытывали то же самое. Какая разница, как зовут того, кого обогащают сдираемые с них налоги?
Баркас шёл по реке. Холмы по обеим берегам покрывала сочная зелень. Две цапли важно вышагивали по мелководью. Одинокий рыболов, завидев лодку с вооружёнными людьми, бросил сеть и направил кожаный челн к берегу от греха подальше. Харпер взвёл мушкет на случай, если испанцы устроили за поворотом реки засаду.
Рулевой резко свернул вправо. Невзирая на риск сесть на мель, он хотел срезать речной изгиб. Вёсла прошуршали по камышам. За поворотом поток струил воды прямо, больше не виляя. Лодок видно не было, и Шарп заволновался: неужели испанцы опередили их не на километр-другой, как он полагал, а на пять? Нервничал стрелок зря, у южного берега обнаружились два десятка лодок с неподвижно замершими в них беглецами.
— Вон они! — указал он Харперу и осёкся, заметив всадников.
Кавалерия? Батиста прислал конницу в помощь пехоте? Шарп уже открыл рот скомандовать отступление (он решил, что испанцы готовятся контратаковать; в этом случае надо было успеть закрепиться в форте Ньебла до их подхода), как вдруг Харпер оповестил, что видит белый флаг.
— Чёрт, правда. — теперь Шарп тоже углядел знак капитуляции.
Гребцы, чувствуя замешательство командира, остановились, и течение стало относить баркас назад.
— Западня? — прищурился рулевой.
— Бог их знает. — буркнул Шарп.
Кокрейн любил вводить врага в заблуждение флагами, может, испанцы взяли его любимую уловку на вооружение?
— Ну-ка, высади меня. — приказал седому Шарп.
Вёсла вспенили воду, нос лодки уткнулся в берег, пригибая жёсткие стебли тростника. Опираясь на плечи гребцов, Шарп пробрался вперёд и выпрыгнул на твёрдую почву. Следом на берег соскочил Харпер. До конников было метров семьсот. Шарп проверил, легко ли вынимается из ножен клинок, заряжены ли пистолеты, и пошёл к всадникам.
Насчитал он их два десятка, все в штатском. Кроме белого флага над группой развевалось ещё одно знамя, яркое, с вышитым разноцветным гербом.
— Гражданские. — определил Харпер.
Всадники тронулись навстречу Шарпу и Харперу. Военных, действительно, среди них не наблюдалось. Вперёд выехал грузный мужчина в чёрной широкополой шляпе, перепоясанный алым кушаком. Приподнявшись на стременах, он замахал руками, показывая, что в них нет оружия.
— Лопни мои глаза, если это не вонючка Блэйр! — ахнул Харпер.
— Где?
— На белой лошади, сзади всех.
— Он самый. — сквозь зубы процедил Шарп.
Британский консул почти не отличался от спутников. Все они были, как близнецы: все в возрасте, все упитанные, все похожи на преуспевающих торговцев, коими, по-видимому, и являлись. Их предводитель в красном кушаке величественно осведомился у Шарпа по-испански:
— Вы — Кокрейн?
— Адмирал скоро будет здесь. — ответил Шарп хмуро.
Купец снял шляпу и наклонил голову: