Веллингтон мрачно улыбнулся.
— Опустим этих игрушечных солдатиков, а? Заставим их грызть солдатский сухарь, пока не подавятся?
— Точно, милорд. Я не сомневаюсь, что они ждут уважительного отношения и даже определенных привилегий, так что нам придется разочаровать их. Мы должны будем дать им офицера связи, кого-то повыше званием, чтобы пригладить перья лорду Кили и смягчить подозрения генерала Вальверде, но почему бы не дать им также инструктора по строевой подготовке? Тирана, но достаточно проницательного, чтобы вывести их на чистую воду.
Веллингтон улыбнулся, затем направил коня туда, где ждали его адъютанты. Он знал точно, кого имеет в виду Хоган.
— Сомневаюсь, что нашему лорду Кили очень понравится мистер Шарп, — сказал генерал.
— Не могу представить, как они уживутся друг с другом, милорд.
— Где сейчас Шарп?
— Он должен быть на пути к Вилар Формозо, милорд. Ему не повезло: направили в распоряжение начальника гарнизона города.
— Значит, он будет доволен, если вместо этого ему придется давить на Кили, не так ли? А кого мы назначим офицером связи?
— Любой хорошо воспитанный дурак подойдет на этот пост, милорд.
— Очень хорошо, Хоган, я найду дурака, а вы организуете все остальное.
Генерал коснулся каблуками боков коня. Адъютанты, видя, что генерал готов тронуться в путь, натянули поводья, но Веллингтон задержался еще на мгновение.
— Зачем солдату табурет для дойки, Хоганом?
— Чтобы держать задницу сухой дождливой ночью на часах, милорд.
— Умная мысль, Хоган. Не знаю, почему я сам не додумался. Хорошо придумано.
Веллингтон повернул коня и поскакал на запад, прочь от свалки на месте недавнего сражения.
Хоган подождал, пока генерал отъедет подальше, и довольно ухмыльнулся. Он был уверен, что французы желали доставить ему неприятности, но теперь с божьей помощью он сам подстроит им козни. Он встретит Real Companпa Irlandesa ласковыми словами и щедрыми обещаниями, затем даст ублюдкам Ричарда Шарпа.
***
Девочка цеплялась за стрелка Перкинса. Внутри у нее все болело, она была вся в крови и хромала, но она настояла на том, чтобы выйти из лачуги и смотреть как два француза умрут. Она насмехалась над ними, плевала в их сторону и ругалась, а потом засмеялась, потому один из двух военнопленных упал на колени и протянул связанные руки к Шарпу.
— Он говорит, что не насиловал девочку, сэр, — перевел Харрис.
— Тогда почему мы застали ублюдка без штанов? — спросил Шарп, затем посмотрел на расстрельную команду из восьми человек. Обычно бывает трудно найти добровольцев в расстрельную команду, но не на этот раз. — Целься!
— Non, Monsieur, je vous prie! Monsieur! — крикнул стоящий на коленях француз. Слезы бежали у него по лицу.
Восемь стрелков навели винтовки на двух французов. Второй военнопленный плюнул презрительно и держал голову высоко. Это был красивый мужчина, хотя лицо у него было в синяках после допроса Харриса. Первый пленный, поняв, что его просьбы останутся без ответа, повесил голову и рыдал неудержимо.
— Maman! — жалобно вскрикивал он. — Maman!
Бригадный генерал, сидя в отороченном мехом седле, наблюдал за казнью с пятидесяти ярдов.
Шарп знал, что он не имеет никакого юридического права расстреливать военнопленных. Он знал, что может даже разрушить свою карьеру этим актом, но он думал о маленьких, черных от засохшей крови телах изнасилованных и убитых детей.
— Огонь! — выкрикнул он.
Восемь винтовок выстрелили. Густой дым образовал зловонное облако, скрывшее кровь, щедро плеснувшую на каменную стену лачуги, когда два тела были отброшены назад, затем согнулись и упали наземь. Один из солдат еще дергался в течение нескольких секунд, затем застыл.
— Вы — мертвец, Шарп! — крикнул Луп.
Шарп показал бригадиру два пальца, но не потрудился обернуться.
— Проклятые лягушатники могут похоронить этих двоих, — сказал он, — но нам придется обрушить стены хижин на мертвых испанцев. Они ведь испанцы, не так ли? — спросил он Харриса.
Харрис кивнул.
— Мы в Испании, сэр. Возможно, миля или две от границы. Так говорит девочка.
Шарп посмотрел на девочку. Она была не старше Перкинса, лет шестнадцати, наверное, ее длинные черные волосы были мокрыми и грязными, но отмой ее, и получится вполне симпатичная штучка, подумал Шарп — и тотчас устыдился своей мысли. Девочка страдает. Она видела, как убивают ее семью, затем ее имели Бог знает сколько мужчин. Теперь, в своих лохмотьях, обтягивающих худое тело, она смотрела пристально на двух мертвых солдат. Она плюнула на них, затем уткнулась лицом в плечо Перкинса.