Real Compania Irlandesa не потеряла ни одного офицера. Французы, как стало ясно, не потрудились нападать на башню у ворот. Люди Лупа проходили через ворота и рыскали в форте, но ни один человек не попытался ворваться во внушительную башню. Противник даже не взял лошадей офицеров из конюшен рядом со сторожкой.
— Нас защищали двери, — неубедительно объяснял лорд Кили спасение обитателей сторожки.
— И жабы не пытались сломать их? — спросил Шарп, не потрудившись скрыть свой скептицизм.
— Будьте осторожнее в ваших суждениях, капитан, — сказал Кили надменным тоном.
Шарп реагировал как собака, чующая запах крови.
— Слушай, ты, ублюдок! — сказал он, сам удивляясь тому, что говорит это. — Я проложил себе дорогу наверх из сточной канавы, и я не испугаюсь, если мне придется драться с тобой, чтобы сделать еще один проклятый шаг. Я убью тебя, пьяный педераст, а затем скормлю твои проклятые кишки собакам твоей шлюхи. — Он сделал шаг в сторону Кили, который, напуганный внезапной страстностью стрелка, отшатнулся. — Что касается моих суждений, — продолжал Шарп, — то я полагаю, что один из твоих проклятых друзей в твоей проклятой башне открыл проклятые ворота проклятым французам и что они не нападали на вас, милорд, — он выговорил титул так грубо, как только мог, — потому что они не хотели убивать своих друзей вместе со своими врагами. И не говори мне, что я не прав! — Шарп шел следом за Кили, который пытался уйти от резкой критики Шарпа, которая привлекла внимание большого количества стрелков и гвардейцев. — Вчера вечером ты сказал, что разобьешь противника без моей помощи. — Шарп схватил Кили за плечо и дернул так яростно, что Кили едва мог сохранить равновесие. — Но ты даже не дрался, ублюдок, — продолжал Шарп. — Ты прятался внутри, в то время как твои люди дрались за тебя.
Рука Кили легла на эфес шпаги.
— Вы хотите поединка, Шарп? — спросил он, лицо вспыхнуло от возмущения. Его достоинство было оскорблено перед его людьми, и что было еще хуже, он знал, что заслужил их презрение, однако гордость никогда не позволила бы лорду Кили это признать. Какое-то мгновение казалось, что он размахнется, чтобы ударить Шарпа по щеке, но вместо этого он лишь сказал: — Я пришлю вам своего секунданта.
— Нет! — сказал Шарп. — Сифилис вам в печенку с вашим секундантом, милорд. Если вы хотите драться со мной, деритесь со мной сейчас же. Здесь. Прямо здесь! И мне наплевать, каким проклятым оружием мы будем драться. Палаши, пистолеты, мушкеты, винтовки, штыки, кулаки, ноги. — Он шел прямо на Кили, который отступал в противоположном направлении. — Я вобью вас в землю, милорд, и я выбью дерьмо из ваших желтых кишок, но я сделаю это здесь и сейчас. Прямо здесь. Прямо сейчас! — Шарп не хотел выходить из себя, но он был рад, что сделал это. Кили казался ошарашенным, беспомощным перед лицом ярости, существования которой он никогда не подозревал.
— Я не буду драться как животное, — тихо сказал Кили.
— Вы не будете драться вообще, — сказал Шарп сказал, затем рассмеялся: — Бегите, милорд. Убирайтесь. Я покончил с вами.
Кили, совершенно убитый, пытался уходя сохранить остатки достоинства, но покраснел, когда некоторые из наблюдавших за ними солдат приветствовали его уход. Шарп прикрикнул на них, приказав заткнуться, затем обернулся к Харперу.
— Проклятые французы даже не пытались войти в башню, — сказал он Харперу, — потому что они знали, что их проклятые друзья сидят внутри, и поэтому они не украли лошадей своих друзей.
— Похоже на правду, сэр, — согласился Харпер. Он видел, как уходил Кили. — Он весь пожелтел, не так ли?
— С ног до головы, — согласился Шарп.
— Но капитан Ласи говорит, сэр, — продолжал Харпер, — что это не его Светлость отдал приказ, чтобы не сражаться вчера вечером, а его женщина. Она сказала, что французы не знают, что в башне кто-то есть, значит, они все должны сохранять спокойствие.
— Женщина, отдающая приказы? — спросил Шарп в отвращении.
Харпер пожал плечами.
— На редкость сильная женщина, сэр. Капитан Ласи говорит, что она наблюдала бой и наслаждалась каждой секундой его.