Обер-лейтенант Фогель теперь уже ничего не помнит. Но если бы ему случилось выйти из блиндажа сразу, он наверняка запомнил бы слова песни:
А потом взрыв.
Смерть
За одного убитого фашиста немцы расстреливали десять ни в чем неповинных людей. Они приходили в деревню и расстреливали взрослых и детей. Им было все равно. Рустем видел, как били детей, его погодков, и ему тоже было больно. Он сжимал губы. Поднималась злость. После взрыва в блиндаже немцы кинулись в деревню. Они разыскивали Расада. О да, они были щедры — они не только били и истязали — за пойманного партизана Расада, они обещали в награду лошадь, корову и еще денег. А если Расад не будет найден — сгореть деревне дотла, не быть ни одной живой душе на пепелище.
Рустем увидел Фогеля. Того самого. Живуч оказался фашист. Обер-лейтенант важно расхаживал по улицам деревни. За ним по пятам шли молодчики с автоматами.
— Где партизан? — бесновался у каждого дома Фогель. — Ми вам покажет!
Он посещал деревню каждый день, высохший от злости и похудевший от тревоги.
— «Погоди же. Погоди, — думал Рустем. — Мало тебе? Сполна получишь...»
У входа в блиндаж стояла усиленная охрана. Рустем вошел в блиндаж. Фогель сидел за столом и кусал ногти. Он будто что-то собирался писать, но не притрагивался к чернилам. Рустем с отвращением смотрел на немецкого офицера... Убить его? Это просто, но тогда на другой же день сгорит деревня. Расселся здесь, как хозяин! Рустем пинком отшвырнул валявшееся полено. Фогель вздрогнул, как от удара по лицу.
Ввели пленного солдата в изодранной гимнастерке. Его видно сильно били, прежде чем привести на допрос. Со лба текла кровь, руки закручены сзади.
— Пришель! — завопил Фогель, оторвавшись от ногтей и выскочив на середину блиндажа. — Партизан?
— Я не партизан, — ответил русский солдат.
Он смотрел в бешеные глаза фашиста, спокойно и прямо. Изможденное лицо, заросшее рыжей щетиной, показалось Рустему очень знакомым. Подойдя поближе, Рустем чуть не вскрикнул: «Федор Громов!».
— Кто же ты есть? — допытывался Фогель.
— Солдат я. Солдат Красной армии.
— Воеваль?
— Своя земля, своя воля. Ты хочешь взять мою волю, а я тебе ее не отдам. Понял?
— Коммунист?
— Коммунист.
— Какая часть?
— Не скажу.
— Скажешь! — Обер-лейтенант, сжав кулак, ударил Громова по лицу. — Скажешь!
И будто сам испугавшись собственного крика, сел на место.
— Хоть убей, не скажу, — сказал Громов.
Фогель выхватил пистолет. Наклонив голову, пошел на Громова. Рустем дернул обер-лейтенанта за рукав и сказал тихо в самое ухо:
— Зитцен зи зих![1]
По щекам офицера пошли красные пятна, он разом побледнел и обмяк, опустившись на табуретку. Попробовал себя ущипнуть — уж не сходит ли он действительно с ума? Поглядел на стол. Там лежало неначатое письмо, но странно — на листе появились слова:
«Фогель! Я твоя смерть. Я все знаю. Перед тобой стоит Федор Громов. Если не веришь, спроси сам. Я все знаю, что будет завтра с тобой. Ты понял? Теперь ты будешь выполнять мой приказ: не тронешь никого в деревне, а тех, кого схватил, выпустишь. Федора Громова проводишь до конца деревни и отпустишь. Я твоя смерть. Советую не забывать об этом.
Фогель окончательно лишился ума. Он глядел на лист бумаги, не отваживаясь обернуться.
— Чего встали? Убирайтесь! — гаркнул он на конвоиров и повернулся к пленному,
— Как зовут — Федор?
— Да, Федор.
— Фамилия?
— Громов...
Обер-лейтенант немного знал русский язык, но ужасно картавил. И задавая сейчас вопросы Громову, он страшно боялся исказить русские слова. Кого он боялся прогневать? За спиной никто не стоял, по крайней мере там была пустота. Офицер достал сигарету и зажег спичку. Она погасла. Зажег еще одну, — и она погасла. «Смерть моя тушит», — горестно подумал Фогель и смял сигарету.
Все требования Расада он выполнил.
А вечером писал обер-лейтенант письмо домой:
«...Милая Матильда, зачем мы пришли сюда? Кто я теперь? Во мне сейчас не осталось ни ума, ни воли. Постоянно по пятам за мной ходит страх. Я ничего не могу поделать. Мы убиваем людей и сжигаем дома. Нам мстят партизаны. Они невидимы. Я даже ночью думаю о смерти. Она стоит рядом. Наверное, больше не увидимся...»
Рустем сунул в карман Громова письмо в Казань, а сам отправился в лес искать партизан. Они должны быть в лесу.