Позже я совсем отказался от какой бы то ни было одежды. Я заметил, что когда на ней появлялась какая-нибудь прореха, то солнце так припекало незакрытое место, что на нем появлялись мучительные пузыри. Между тем, когда я стал ходить совершенно нагим и постоянно купался в море, то почти перестал страдать от палящих лучей тропического солнца. Все свои силы я посвятил остаткам «Вейелланда» из опасения, что с ним может что-нибудь случиться. Я очень старательно перетаскивал с него на берег все, что только было мне под силу. Эта работа заняла у меня несколько месяцев, но я успел перетащить даже большую часть жемчужных раковин. Работа была особенно трудна потому, что палуба была под водой и, кроме того, пройти к кораблю по скалам можно было только во время полнолуния и новолуния, затем судно начало ломаться, и я сам помогал этому своим бесценным топором.
Мука в бочонках, которые я вытащил на берег, была очень мало попорчена от погружения в воду; вода проникла в них только дюйма на два от краев и там образовала из муки род теста, которое защитило ту часть, которая находилась внутри, так что там мука осталась совершенно сухой. Впоследствии большую часть ее испортили долгоносики. Был у меня также запас драгоценных хлебных зерен, но они также, по крайней мере отчасти, были испорчены, несмотря на то что я просушивал их на солнце. Кроме того, я перенес на берег целые мешки бобов, рису, маису, ящики с консервами, молоко и овощи и множество других запасов пищи; был также небольшой бочонок с маслом и ромом. Мало-помалу я забрал с корабля все, так что через девять месяцев на скалах остался почти только голый остов его. Вещи эти я переносил изо дня в день, соображаясь с временами приливов и отливов. В большом сундуке, который приплыл из капитанской каюты, я нашел большой запас различных семян, и мне пришло в голову попробовать посеять их на островке. Я, конечно, знал, что соленая вода не может питать растения, знал также и то, что мне невозможно расходовать на них свой запас пресной воды, но мысль о посеве не выходила у меня из головы, и я напряженно думал, как бы это устроить.
Наконец я решил проделать любопытный опыт: взял большую раковину черепахи, наполнил ее песком и глиной, хорошенько смочил эту смесь кровью черепахи, размешал все это и посеял там хлебные зерна. Они быстро взошли и так скоро разрослись, что через самое короткое время я должен был рассаживать их. Этот блестящий результат вызвал во мне желание расширить свои посевы, и я скоро имел изящную маленькую ниву маиса и пшеницы, растущих в двух черепашьих раковинах, поливаемых кровью.
Долго оставался я вполне доволен тем простым навесом, о котором говорил раньше. Но когда начал переносить с корабля жемчужные раковины, то мне пришло в голову воспользоваться ими для постройки себе хижины. На корабле было около 30 тонн этих раковин, и сначала я плавал за ними просто для развлечения. Несколько недель прошло прежде, чем я перетащил достаточное их количество; после этого я приступил к постройке. Я сложил из них две стены, каждую около десяти футов длиной, трех футов толщиной и семи футов высотой. Ветер очень приятно продувал сквозь них. Промежутки между раковинами я замазал смесью глины и песка, внутри покрыл их брезентами и устроил, таким образом, очень удобное жилище. Когда наступило дождливое время года, я пристроил к нему третью стену, а перед входом сделал как бы двойной навес, под которым всегда поддерживал огонь. Сверху я покрыл свое жилище соломой, с гордостью пользуясь для этого соломой от собственных жатв. Котел, который я взял на корабле, очень долго был у меня единственной кухонной утварью, так что когда мне приходилось готовить себе что-нибудь, я устраивал печь наподобие тех, что видел у дикарей Новой Гвинеи. Рыбы у меня было всегда вдоволь, особенно голавлей; что же касается птиц, то стоило только отправиться в ту часть острова, где они выводились и выкармливались, и можно было просто палкой убить их сколько угодно. Пока у меня была мука, я делал себе пироги.